Ответ - [29]

— Сколько ему лет?

— Двенадцать.

— Ладный парнишка, — сказал кондуктор. — Из этого человек вырастет.

Минут через пятнадцать Балинт уже стучался в квартиру на втором этаже большого дома по проспекту Ваци; здесь жил Фернандо Рафаэль, итальянский резчик по камню и скульптор. Балинт ни разу не остановился по дороге, но его острые мальчишеские глаза, любопытные, как сама невинность, и верные, словно зеркало, примечали все и справа и слева: он видел бойню, за нею длинный, растянувшийся на целый километр, незастроенный участок, а дальше высоко изогнувшийся хребет Хармашхатархедь с покрытыми лесом склонами, глядящими на Пешт, — все это изменилось за год лишь настолько, насколько украсила их радость долгожданной встречи; впрочем, заборы и надписи на них, сделанные мелом, остались прежними. Балинт засмеялся довольный и побежал дальше.

Зато девочка, открывшая ему дверь, так вытянулась, что глаза их оказались почти на одном уровне; полнее стала тоненькая шейка, еще чернее — округлившиеся от удивления глаза, еще ярче блеск иссиня-черных косичек за ушами; во рту у девочки недоставало одного зуба.

— А зуб где? — спросил Балинт, стоя в двери.

Девочка всплеснула руками. — Иисус Мария!

— Кто там? — донесся старческий дребезжащий голос из комнаты, пройти в которую можно было лишь через кухню.

Девочка еще раз всплеснула маленькими ладошками. — Балинт пришел, бабушка!

— Это я, Сисиньоре, я, Балинт! — весело подтвердил он. — Сейчас зайду к вам! — Он опять взглянул на мелкие острые зубки девочки, которые от удивленья бессовестно лезли на свет божий; темнеющая дырка на месте отсутствующего зуба особенно бросалась в глаза. — Вы одни?

— Одни, — ответила девочка. — Ой, Балинт, да откуда же ты?

— Из Киштарчи, — смеясь, ответил мальчик. — Я боялся, что ты в школе.

— Мы же во второй смене!

Балинт краешком глаза опять оглядел девочку. Она ничем не напоминала названную ее именем каменную нимфу в киштарчайском парке. — А я и забыл!

— Ой, Балинт, почему ты не написал, что приедешь, — воскликнула Юлишка, — ведь я могла не быть дома! — Откуда у меня деньги на марку! — буркнул Балинт.

Между тем из комнаты уже неслись нетерпеливые призывы Сисиньоре — как прозвали бабушку-итальянку окрестные жители за излюбленную ее присказку. — Балинт, mio caro[37], иди же сюда, figliuolo[38], где ты пропадал так долго? Я уж думала, что не увижу тебя больше, благослови тебя бог, ты все же пришел, carissimo mio[39], входи же! — Иду! — крикнул Балинт. Он еще раз окинул девочку оценивающим взглядом. — Ты выросла! — добавил он то ли одобрительно, то ли недовольно.

— А ты нет! — заметила девочка. — И какой же у тебя нос курносый!

— Какой надо, такой и есть.

Юлишка озадаченно помолчала. — Ты даже не поцелуешь меня?

— Потом, — поколебавшись, решил Балинт. — Сейчас заскочу к Сисиньоре и сразу подамся по своим делам, некогда мне. У тебя сколько туфель? Две пары?

— А что?.. Ну, две.

— Carissimo mio, — донеслось из комнаты. — Да где же ты! — Балинт пошел было на зов, но у дверей внезапно повернулся, обхватил девочку за талию, притянул к себе и долгим поцелуем поцеловал в щеку, постаравшись, однако, коснуться и краешка губ. — Юлишка! — прошептал он быстро, несколько раз подряд. — Юлишка!

Сисиньоре лежала в постели; она была уже так стара, что из подушек виднелся лишь темно-коричневый нос. Жалкий седой пучок был приподнят подушкою к темени, маленькие воспаленные глазки глубоко ушли под лоб, все тело под одеялом казалось меньше, чем горстка куриных костей. Но едва Балинт склонился над ней, как тысячи темных морщинок на лице заулыбались, а сухонькие и черные, словно птичьи лапки, руки выметнулись из-под одеяла и обхватили шею мальчика. — Так ты здесь, mio caro, — прошептала она, — значит, довелось мне все-таки повидать тебя. Где ж ты пропадал так долго, figliuolo mio?

— Спрашиваете, где пропадал?

— Si, signore[40], где ты пропадал?

Мальчик, довольный, засмеялся. — В Америке был.

— Dio mio[41], — воскликнула старушка, — это правда?

Мальчик наклонился, поцеловал ее. — Разве ж я когда вру? Но сейчас мне некогда рассказывать, Сисиньоре, вечером или завтра расскажу, когда вернусь. — Вернешься? — переспросила Сисиньоре. — А в Италии не бывал? И не езди туда, пока я не научу тебя говорить по-итальянски!

Балинт и Юлишка опять вышли на кухню.

— Можешь дать мне на время пару твоих туфель?

— Конечно. Я дам тебе новые, они скорей налезут, мы только месяц назад их купили. Тебе зачем?

— Неси сюда, — сказал Балинт, — а я пока вымою ноги.

Мыло было хорошее, душистое, Балинт несколько раз с наслаждением понюхал его. — А мама твоя не хватится туфель? — спросил он. — Мне, понимаешь, работу нужно искать, явлюсь босой, со мной и разговаривать не станут. Ну, я пошел! — сказал он, хмуро разглядывая на своих ногах девчоночьи туфельки. Потом вытащил из кармана еще один букетик подснежников. — Тебе принес.

Для начала он заглянул в молочную лавку тетушки Керекеш, где работал в прошлом году. — Гляньте-ка, Балинт пришел! — заулыбалась, увидев его, тетушка Керекеш. — Где ж ты бродяжил год целый? — Она притянула мальчика к себе, расцеловала в обе щеки и, отстранив на вытянутую руку, еще раз оглядела с головы до ног. — А ты не очень-то растолстел! — объявила она. — Я ведь думала, вы укатили в деревню толстеть да поправляться… Ты что это девчоночьи туфли надел? Ох, не могу я взять тебя, сынок, и так уж одного только рассыльного держу, дела в лавке хуже некуда, врагу своему не пожелаю. Где вы живете? В Киштарче? И ты хочешь оттуда ходить сюда на работу? Оно конечно, ночевать ты мог бы и в лавке!.. Нет, не могу, Балинт, милый ты мой, не могу выставить на улицу нынешнего рассыльного, он хоть и еврей, бедняжка, но очень славный паренек, один содержит мать и младшую сестренку, а сам немногим старше тебя. У Лауфера тоже нет места, Келемены только что распростились с посыльным, хозяин теперь сам разносит товар, нигде никаким заработком и не пахнет. Не найдешь ты себе места, бедняга! Ты вот что, ты в центре попытай счастья, там еще есть денежки, а спать негде будет, приходи к нам, местечко найдется. Выпей-ка стакан молока с этой хрустящей румяной булочкой, а?