Отверженные (часть 1) - [50]

Все эти подробности, особенно в наше время, могли бы, употребляя распространенные сейчас выражения, внушить мысль о том, что епископ Диньский в некотором роде "пантеист" и что он придерживался - в похвалу это ему или в порицание, вопрос особый - одной из тех присущих нашему веку философских теорий, какие, возникая иногда в одиноких душах, формируются и развиваются, чтобы заступить в них затем место религии. Поэтому мы со всей твердостью заявляем, что никто из лиц, близко знавших монсеньера Бьенвеню, не счел бы себя вправе приписать ему что-либо подобное.
That which enlightened this man was his heart. His wisdom was made of the light which comes from there.	Источником познания для этого человека было его сердце, и мудрость его была соткана из того света, который излучало это сердце.
No systems; many works.	Никаких теорий -и много дел.
Abstruse speculations contain vertigo; no, there is nothing to indicate that he risked his mind in apocalypses.	Туманная философия таит в себе дух заблуждения; ничто не указывало на то, чтобы он когда-либо дерзал углубляться мыслью в ее таинственные дебри.
The apostle may be daring, but the bishop must be timid.	Апостол может быть дерзновенным, но епископу должно быть робким.

He would probably have felt a scruple at sounding too far in advance certain problems which are, in a manner, reserved for terrible great minds.	Видимо, монсеньор Бьенвеню не позволял себе чрезмерно глубокого проникновения в некоторые проблемы, разрешать которые призваны лишь великие и бесстрашные умы.
There is a sacred horror beneath the porches of the enigma; those gloomy openings stand yawning there, but something tells you, you, a passer-by in life, that you must not enter.	У порога тайны живет священный ужас; эти мрачные врата отверсты перед вами, но что-то говорит вам, страннику, идущему мимо, что входить нельзя.
Woe to him who penetrates thither!	Горе тому, кто проникнет туда!
Geniuses in the impenetrable depths of abstraction and pure speculation, situated, so to speak, above all dogmas, propose their ideas to God.	Г ении, погружаясь в бездонные пучины абстракции и чистого умозрения, становясь, так сказать, над догматами веры, изъясняют свои идеи богу.
Their prayer audaciously offers discussion. Their adoration interrogates.	Их молитва смело вызывает на спор, их поклонение вопрошает.
This is direct religion, which is full of anxiety and responsibility for him who attempts its steep cliffs.	Эта религия не имеет посредников, и тот, кто пытается взойти на ее крутые склоны, испытывает тревогу и чувство ответственности.
Human meditation has no limits.	Человеческая мысль не знает границ.
At his own risk and peril, it analyzes and digs deep into its own bedazzlement.	На свой страх и риск она исследует и изучает даже собственное заблуждение.
One might almost say, that by a sort of splendid reaction, it with it dazzles nature; the mysterious world which surrounds us renders back what it has received; it is probable that the contemplators are contemplated.	Пожалуй, можно сказать, что своим сверкающим отблеском она как бы ослепляет самое природу; таинственный мир, окружающий нас, отдает то, что получает, и возможно, что созерцатели сами являются предметом созерцания.
However that may be, there are on earth men who-are they men?-perceive distinctly at the verge of the horizons of reverie the heights of the absolute, and who have the terrible vision of the infinite mountain.	Так или иначе, но на земле существуют люди, впрочем, люди ли это? - которые на далеких горизонтах мечты ясно различают высоты абсолюта, люди, перед которыми встает грозное видение необозримой горы.
Monseigneur Welcome was one of these men; Monseigneur Welcome was not a genius.	Монсеньор Бьенвеню отнюдь не принадлежал к их числу. Монсеньор Бьенвеню не был гением.
He would have feared those sublimities whence some very great men even, like Swedenborg and Pascal, have slipped into insanity.	Его устрашили бы эти вершины духа, откуда даже столь великие умы, как Сведенборг и Паскаль, соскользнули в безумие.
Certainly, these powerful reveries have their moral utility, and by these arduous paths one approaches to ideal perfection.	Бесспорно, эти титанические грезы приносят свою долю нравственной пользы, именно этими трудными путями и приближаются люди к идеальному совершенству.
As for him, he took the path which shortens,-the Gospel's.	Епископ Диньский избрал кратчайшую тропу-Евангелие.

He did not attempt to impart to his chasuble the folds of Elijah's mantle; he projected no ray of future upon the dark groundswell of events; he did not see to condense in flame the light of things; he had nothing of the prophet and nothing of the magician about him.	Он не делал никаких попыток расположить складки своего облачения так, чтобы оно походило на плащ Илии, не старался осветить лучом предвидения туманную зыбь совершающихся событий, не стремился слить в единое пламя мерцающие огоньки малых дел, в нем не было ничего от пророка и ничего от мага.
This humble soul loved, and that was all.	Эта смиренная душа любила - вот и все.