Жирный, непроглядный мрак давил на нее. В горле стоял липкий комок ужаса. Она знала: сейчас… вот сейчас произойдет непоправимое… но остановить происходящее уже не могла.
Мужчина, взгляд которого она ощущала всей спиной, увязался за ней еще у метро. Сперва она решила, что это ей только кажется… и свернула на уходящую в сторону улицу. Потом на другую… третью…
Мужчина не отставал. Когда она наконец огляделась вокруг, то обнаружила, что оказалась на абсолютно незнакомой улице. Мрачный индустриальный район. Зияющие чернотой пустые окна. И только гулкие шаги за спиной…
Все произошло слишком быстро для того, чтобы она успела хоть что-нибудь предпринять.
Она пыталась бежать, поскользнулась, рухнула на землю. Он бросился на нее и прижал к земле всей тяжестью тела. Она пыталась кричать, но из горла вылетал лишь хриплый стон.
Он засмеялся ей прямо в лицо:
— Все! Ты покойница! Но сперва…
Он отбросил полу плаща, и только тут, замерев от ужаса, она увидела, что…
***
На моем редакционном столе зазвенел телефон местной связи. Я снял трубку и сказал: «Алё».
— Илья Юрьевич? Это Степашин, ваш редактор.
Главный редактор моей газеты Виктор Константинович Степашин начинал карьеру как комсомольский работник. С тех пор у него сохранилась манера говорить о себе в третьем лице: «Это ваш редактор…», «По мнению нашего редактора…», «Давайте будем с уважением относиться к нашему редактору…»
— Слушаю, Виктор Константинович.
— Не могли бы вы зайти ко мне в кабинет? Нет, ничего не случилось. Минут через пять-семь, хорошо?
Я положил трубку и перечитал последнее предложение: «Замерев от ужаса, она увидела…»
За окнами серела осенняя Фонтанка.
Тоска…
День начался с того, что с утра мне, похмельному, с трудом соображающему, что к чему, позвонил приятель, спортивный обозреватель нашей газеты Алексей Осокин, который сообщил, что все — он доигрался.
Обратившись в пятницу вечером в районный кожно-венерологический диспансер по поводу рези при мочеиспускании, приятель и обозреватель узнал: то, что должно было произойти, — произошло. Результаты анализов показали: в мазке Алексея присутствуют злые и коварные микробы гонококки.
С диагнозом «острая гонорея, сопровождаемая хронической формой трихомоноза», он отбывал на лечение в городскую больницу № 6. Как минимум две недели читатели должны были черпать новости спорта со страниц других газет.
Так началось сегодняшнее утро. Денек выдался утру под стать. Возможно, дело в том, что сегодня понедельник.
Полдня я вылавливал в коридорах городской прокуратуры следователя, который обещал сообщить мне подробности поимки серийного убийцы с Лиговского проспекта.
Ближе к обеду следователя я выловил. Но сколь-нибудь внятного рассказа от него не добился. Так что запланированное в завтрашний номер повествование под рубрикой «Ужасы ночного города» давалось теперь потом и кровью. А сейчас плюс ко всему я зачем-то понадобился редактору.
Я выбрался из-за стола и в переполненной пепельнице затушил сигарету. Прежде чем идти в кабинет к Степашину, я зашел к ответственному секретарю газеты — насквозь прокуренной, сморщенной тетечке по имени Ира.
Она посмотрела мне в глаза и спросила: чего надо? Если бы я решился ответить честно, то, наверное, сказал бы, что надо мне выспаться… принять душ… и, может быть, поменять образ жизни. Но отвечать честно я не стал.
— Меня Степашин вызывает. А страшилку о Лиговке я где-то на треть только успел написать.
— И чего?
— Как со сдачей полос? Терпит ли время?
— За час никак не успеешь?
— Никак.
Ира выдохнула струю дыма. Он был вонючий. Что за гадость она курит?
— Знаешь, Стогов, а как ты посмотришь, если твою кровавую драму мы перекинем на среду?
— На среду? Какого года?
— Я серьезно.
— Разумеется, я не против. Но чем ты будешь заполнять дырку на второй полосе?
Ира покопалась в бумагах и вытащила одну, свернутую в трубочку.
— С утра по сетям информацию передали… По всем прикидкам — бомба.
Я прочитал распечатку компьютерного сообщения.
