1
Вместо ручки на тяжелой металлической двери было кольцо. Тоже тяжелое и металлическое.
Стоять на лестнице было холодно. Я долго звонил. Потом начал думать, что, может быть, звонок не работает? Может быть, здесь принято стучать? В этот момент мне открыли.
В дверях стояла монахиня. Вся в белом, а поверх – черная накидка. Улыбнувшись, кивнув, пригласив войти, она опять исчезла в глубине квартиры.
На полу в прихожей стояли мягкие тапочки. На стенах висели детские рисунки. Еще висел рождественский венок и распятие с надписью на грузинском… или на армянском?.. в общем, знаете, на таком странном языке… такими странными загогулинками.
Я совершенно точно знал, что ни грузин, ни армян в квартире нет. Есть итальянка, сестра Матильда, настоятельница петербургского Доминиканского монастыря и три монахини родом из Гватемалы.
В начале 1990-х Орден купил для них двухкомнатную квартиру в центре Петербурга. Квартира превратилась в монастырь. Несколько лет назад Орден купил еще одну, на той же лестничной площадке. Эта стала детским садиком для русских детей.
Я прошел из прихожей в комнату. В углу там стояла елка. За окном город похрустывал от рождественских морозов, а в монастыре было тепло. На окне стояли цветы. Красивые. Возможно, гватемальские.
Четырем монахиням тесно жить в двухкомнатной квартире. Чтобы не загромождать комнату, раскладные кровати днем они убирают в шкаф. А часовню, место, где начинается и где заканчивается их день, монахини отгораживают жалюзи.
Очень удобно: раздвинул жалюзи – оказался в часовне. Задвинул – просто в комнате. Входя в помещение, монахини кланялись в сторону алтаря. На вид алтарь казался тяжелым, многотонным. Как они его сюда втаскивали, по лестнице-то?
Постепенно монастырь заполнялся посетителями: петербургскими доминиканцами. На пятимиллионный город их набралось меньше десяти человек. Одеты они были тоже в белое и черное – цвета Ордена.
Женщины принесли хлеб и вино. Мужчины сдвинули в сторону стол, освободив центр комнаты, и расставили стулья. Единственный курящий мужчина (я) зажигалкой зажег стоящие на алтаре свечи.
Ровно в полдень все мы плечом к плечу встали перед алтарем и запели древний гимн:
2
Средневековые европейцы острили: Всеведущий Господь знает конечно же все на свете, но даже Ему неизвестно, сколько в мире существует монашеских орденов.
Очень приблизительное их число сегодня составляет 10-12 тысяч. Включая такие ордены, как «Белые рогационисты святого Гормисдаса» и «Африканские миссии Божественного Усердия».
В России же из них представлены меньше десятка. Иезуиты, францисканцы, несколько женских конгрегаций… Есть и вовсе экзотические.
Пару лет назад я по делам приехал на день в Москву, быстро освободился и понятия не имел, чем занять остающиеся до поезда часы. Мавзолей был осмотрен. Бродить по барам не хотелось. Я решил сходить в католическую церковь Св. Людовика.
Я сидел и рассматривал иконы. Я не заметил, как они вошли в церковь. Их было трое: высокие, горбоносые, с длинными черными вьющимися волосами. На них были надеты холщовые плащи, а обуви не было – мужчины стояли на каменном полу просто босиком.
Мужчины надолго склонились перед алтарем, а потом распрямились и начали громко и красиво петь латинские гимны. Голоса у них оказались высокими и чистыми – красивее, чем у Брендона Перри из Dead Can Dance.
Допев, они развернулись и вышли за дверь. Как ни странно, там, снаружи, лежал скучный и серый мегаполис конца ХХ века.
Я перегнулся к соседу по скамье:
– Кто это?
– Это монахи из ордена «Львы Иуды». Не обращайте внимания, они всегда так выглядят.
3
Поколение, под скрежет Rammstein и Nine Inch Nails практикующее сегодня тантрический секс, гордо своей продвинутостью. Во как можем! Никто так не мог, а мы – пожалуйста!
Лучше бы вместо опусов Ирвина Уэлша поколение читало книги старого и мудрого еврейского царя Соломона. Тогда бы поколение знало, что нет и не может быть ничего нового под солнцем.
Восемьсот лет назад в южной Франции уже произошла одна из первых европейских сексуальных революций. Сексуальная революция сопровождалась революцией психоделической. Тоже одной из первых.
Позже то, что происходило в те годы в южной Франции, назовут ересью альбигойцев. Рядом с обрядами альбигойцев шоу Мэрилина Мэнсона показалось бы детской пугалкой.
Перерезав католиков, французские альбигойцы, гордые своей продвинутостью, отжигали на бесконечном карнавале… они раз и навсегда решили, стоит ли жизнь того, чтобы жить… решили для себя, стоит ли задавать этот скучный вопрос.
Это были модные и красивые люди. Им была знакома радость свободной любви и радость расширения сознания. А главное – радость по поводу того, что за все предыдущие радости им, красивым и модным, ни от кого не попадет.
