Отторжение - [33]
— Ну, Питер, погугли! — он хочет казаться отстраненным, но теперь уж я его не отпущу. Не соскочит.
Он вытащил меня в молл, и я имею право требовать компенсации за полученный стресс. Но его ответ просто бесит.
— Погуглил! — передергиваю. — Про тебя ничего нет! Вернее, ничего нет с прошлого года.
— Я знаю, — Шон вдруг размякает и плывет, как тесто. — Прости, Питер, мы можем не говорить об этом? Просто оставить?
— Нет, не можем! Рассказывай!
Он заводит мотор, и мы едем. Едем за город в полном молчании. Едем к мосту Чесапик Бэй, к заброшенному старому пирсу и лодочной станции. Когда дорога заканчивается, упираясь в знак и ограждение, Шон выходит из машины и быстро идет в сторону воды. Я выбегаю за ним. Ветер срывает капюшон.
— Да что такое? — кричу, но слова сносит порывами и они не долетают до Шона. — Стой же! Почему не хочешь поговорить?
— Потому что если ты узнаешь, не захочешь говорить вообще! — кричит Шон, как будто хочет переорать кого-то, но вокруг ни души, — Потому что я сделал очень плохую вещь! Потому что я последний трус!
Он не оборачивается, просто продолжает быстро идти к пирсу. Место какое-то заброшенное, жутковатое даже, хотя всего в нескольких метрах от оживленного въезда на мост. Слева — вереницы машин, а тут — словно другой мир. Промозгло, пустынно. Шон бежит, как будто хочет оторваться от меня, и останавливается у самой воды.
— Да брось! — я догоняю его, развожу руки в стороны. — Не перестану я с тобой общаться! Ты же мой друг…
Его слова сбивают с толку.
— Поклянись, что не отвернешься от меня! — Шон смотрит теперь глазами, полными слез. — Поклянись, что даже если станешь считать меня последним слабаком и дрянью, все равно не отвернешься!
— Клянусь, — говорю.
— Да блин! — он снова взрывается. — Как ты можешь клясться, если даже не знаешь, что я сделал!
— Перестань…
Он молчит долго, смотри в сторону воды, туда, где теряется мост, а потом поворачивается и абсолютно серьезно и холодно говорит:
— Я убил кое-кого, Питер.
Я ругаюсь громко. Это такое неожиданное заявление. И такое, черт возьми, очевидное вранье!
— Не делай из меня дурака!
— Это правда. Что, не веришь?
— Представь себе, нет!
— Ну и зря. Это правда, Питер. И давай не будем больше об этом, ладно?
— Шон! — меня аж трясет, так я взбешен его враньем. — Скажи мне правду! Что ты такого натворил?
— Я сказал правду. Ты не веришь.
От его голоса у меня мурашки по спине. Я ошарашен ответом. И ответ этот выдан так, что я не знаю, верить ему или нет. Шон серьезен как никогда. Так серьезно можно говорить только правду. Но не может же быть, чтобы он и правда убил кого-то. То есть, тогда бы он был в тюрьме или в колонии, или еще где-то. Ну уж точно не учился бы в обычной школе и не разъезжал бы свободно по улицам.
— А кто эта женщина в торговом центре? — спрашиваю, надеясь поймать Фитцджеральда на лжи.
— Мама той девушки, — Шон вытирает глаза, — а парень — брат. Они ненавидят меня. И правильно делают. Я это заслужил.
— Девушки? — у меня ком в горле величиной с апельсин. — Ты хочешь сказать, что убил девушку?
— Поехали домой!
Он резко разворачивается и быстро идет к машине. Я засыпаю его вопросами, но всю дорогу Шон больше ни слова не произносит.
Продрогший от ветра и дрожащий от стресса, я вхожу в дом и застаю там испуганную Риту. Она смотрит на меня, как будто увидела инопланетянина.
— Ты где был? — не сразу, словно отойдя от удара, спрашивает она.
— Да так, мы с Шоном прогулялись…
— Что? — она открывает рот и не может вдохнуть, стоит так с минуту, а потом, едва не плача, продолжает. — Я прихожу домой, а тебя нет. Я знаешь, как испугалась! А ты… С этим Фитцджеральдом… Что значит, вообще, прогулялись?
Я вижу, чувствую, как ей обидно. Я понимаю, что она ревнует, и ей неприятно это слышать. Не потому что сестра не рада моей вылазке (чему, впрочем, радоваться вообще занятие сомнительное — все прошло ужасно), просто они с мамой и папой два года безуспешно пытались меня куда-то вытащить, и уговорами, и заверениями, и надеждами, — и у них ничего не выходило. А тут появляется Шон, и вдруг все ему удается. Мне даже стыдно перед сестрой.
— Что он к тебе прицепился? — продолжает Рита.
— У него день рождения, и он решил…
— Мой день рождения для тебя был не настолько важным, чтобы выйти из дома!
Она бежит наверх. Я ловлю ее и пытаюсь обнять.
— Наш день рождения, — говорю. — Рита, ну послушай меня! Не сердись! Что плохого, что мы подружились с Шоном? К тебе же он не имеет отношения…
— Зато ты имеешь ко мне отношение! И я переживаю за тебя!
Она плачет, я хочу успокоить и все прошу посмотреть на меня. Прошу без задней мысли и разворачиваю. Она шмыгает, вытирает нос рукой, а потом поднимает глаза. Но она не может на меня смотреть. Я знаю, как это определить: взгляд фокусируется и скользит только по левой стороне лица или вовсе направлен сквозь меня. Если не знать этот взгляд так хорошо, то можно поверить, будто сестра смотрит на меня. Но я не виню ее. Я и сам не могу смотреть на себя. Только Шон может. Не отрываясь. Не знаю, почему, я беру ладонь Риты и подношу к своему лицу.
— Я тебя очень люблю, правда, — говорю, — прости меня, если…
Юре было двенадцать, когда после смерти мамы неожиданно объявился его отец и забрал мальчика к себе. С первого дня знакомства Андрей изо всех сил старается быть хорошим родителем, и у него неплохо получается, но открытым остается вопрос: где он пропадал все это время и почему Юра с мамой не видели от него никакой помощи. Не все ответы однозначны и просты, но для всех рано или поздно приходит время. Есть что-то, что отец должен будет постараться объяснить, а сын — понять.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Новый сборник рассказов о любви и жизни. В основном произведении Прохор Налётов становится главным редактором газеты, переосмысливает принципы работы всей медиасферы, разоблачает современную российскую «богему» и участвует в битве между серыми и синими ангелами.
Вылетевший как пробка и вновь пристроившийся на работу охранник. Девица, путающаяся в мужчинах, но не в шубках. Парочка толстосумов, мечтающих попасть на завтрак к крокодилу. Пёс, по долгу службы присматривающий за горсточкой нерадивых альпинистов. Все они герои нового сборника рассказов, юмористических и не только.
Герои коротеньких рассказов обитают повсеместно, образ жизни ведут обыкновенный, размножаются и в неволе. Для них каждое утро призывно звонит будильник. Они, распихивая конкурентов, карабкаются по той самой лестнице, жаждут премий и разом спускают всё на придуманных для них распродажах. Вечером — зависают в пробках, дома — жуют котлеты, а иногда мчатся в командировку, не подозревая, что из неё не всегда возможно вернуться.
С тех пор, как в семью Вадима Тосабелы вошёл посторонний мужчина, вся его прежняя жизнь — под угрозой. Сможет ли он остаться собой в новой ситуации?..
Книга составлена из отдельных небольших рассказов. Они не связаны между собой ни по времени, ни по содержанию. Это встречи с разными людьми, смешные и не очень эпизоды жизни, это размышления и выводы… Но именно за этими зарисовками обрисовывается и портрет автора, и те мелочи, которые сопровождают любого человека всю его жизнь. Просто Борис Криппа попытался подойти к ним философски и с долей юмора, которого порой так не хватает нам в повседневной жизни…
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.