Отторжение - [25]

— Хочешь посмотреть игру, Шон? — сказал он, и меня передернуло — он знал мое имя. — Пойдем со мной! — он кивнул куда-то вверх. — Не ложа, конечно, но хоть издалека посмотришь.

И мы пошли в его каморку. Там, в комнатке под крышей, было свалено столько всякого школьного хлама — просто не описать — а из окна виден весь стадион. И маленькие фигурки игроков, бегающие по полю.

С тех пор частенько смотрю матчи из каморки сторожа. Здесь, в куче ерунды на выброс, мне удалось откопать старый футбольный мяч и шлем одного из игроков, какого-то парня из шестидесятых.

Сегодня мистер Крипсон рассказывает, как включить свет на поле, хотя и так ясно. Он говорит, что не будет запирать щиток и дает мне ключи от ворот.

— Как ты один-то собираешься играть? — посмеивается он и протягивает мне открытую пачку сигарет.

— Да есть там план, — говорю и беру сигарету.

— Ну ладно.

Он прикуривает сначала мне, а потом и сам затягивается.

— Почему вы работаете сторожем, мистер Крипсон? — спрашиваю осторожно.

Он морщится.

— О вас много чего говорят, — продолжаю. — Ну, знаете, всякие слухи нехорошие.

— Да ладно? — он так искренне вскидывает седые брови, как будто и в самом деле ничего не знает. — И что же за слухи?

— Ну, разные, не очень приятные.

— Так какие? Не увиливай!

— Нет, вы сначала ответьте!

— Я просрал свою жизнь, сынок, — грустно начинает он. — Школу не закончил даже. Со всякими ненадежными ребятами знался. В тюрьме бывал, да, правда, но не за то, за что говорят. Знаю я, придумывают. Так, стащил кое-что, но жизнь мне это испортило. Не сбивайся с пути, сынок, — он смотрит на меня пристально. — Всяких ошибок можно понаделать, даже самых страшных, даже непоправимых, но главное, с пути не сбиваться, не убегать от мира, не прятаться от этих ошибок, понимаешь? Потому что как только начинаешь прятаться, бежать, сломя голову, так обязательно встрянешь в какие-нибудь неприятности, из которых не выберешься. А уж если завязнешь…

— Не всегда так получается, — перебиваю тихо.

— Что? Не бежать?

— Угу.

— Да брось, парень! — он хлопает меня по плечу. — Ты свое уже получил. Оттрубил срок. Может, и хватит…

Мне не хочется продолжать тему. И не только потому, что считаю, что мой срок никогда не закончится, просто неприятно говорить об этом. Воспоминания хватают за грудки раньше, чем успеваю даже подумать о том, чтобы быстро смыться. Вцепляются мертвой хваткой и потряхивают.

— Да брось! — Крипсон словно протягивает руку, чтобы освободить меня. — Не держи в себе! Расскажи!

И вдруг, неожиданно, рассказываю. Про самое начало. Тогда, почти сразу после того, как вернулся из клиники, где меня продержали месяц, пришел в школу. Помню — подхожу к своему шкафчику, открываю, а там все обклеено фотографиями Мэри-Энн Мэйсон и поверх — самые гнусные надписи, адресованные, конечно, мне. Это было жестко. Лучше бы меня избили всей футбольной командой, честное слово. Мне и без того было невмоготу. Невмоготу смотреть на себя в зеркало, а теперь на меня смотрели голубые глаза Мэри-Энн. У меня руки задрожали, губы дернулась. А все смотрели и шепотом говорили что-то. В тот же день ребята из команды окружили меня в раздевалке и сказали, что я исключен. Навсегда. И что Тим Портер теперь квотербек. Мою форму вытряхнули из шкафчика и бросили мне под ноги. А на следующий день меня не стало. И это было самое подходящее для меня чувство. Но не самое подходящее наказание.

— Я был говнюком, — говорю, — настоящим гондоном.

— Да ну, сынок, не наговаривай на себя! — утешает мистер Крипсон. — Тебе ведь тоже досталось…

— Я был настоящей сволочью. Всегда. Уже в средней школе, а уж как только перешел в старшую, тем более. Я много чего творил. Много чего такого, недостойного. В больнице и потом у меня было время обо всем подумать. И знаете, когда на тебя никто не смотрит, ты начинаешь сам на себя смотреть. Это отличный повод взглянуть на себя со стороны. И я был тем еще гадом. Я всегда был тем, кто травит. Всегда на стороне сильного большинства против слабых. Но что еще противнее — всегда был трусом. Всегда присматривал соперника послабее и начинал драку, только если заранее знал, что выйду победителем.

Сглатываю следующее откровение, которое уже подступает к горлу, и пулей вылетаю из каморки сторожа. Еду домой, а там долго не решаюсь войти, сижу на ступеньках крыльца и реву, как девчонка. Знаю, что для отца такой сын — самое большое разочарование. Ни один отец не хочет, чтобы его сын вырос трусом. Иногда мне кажется, что если бы можно было обменять детей по гарантии из-за брака, мой отец сделал бы это. Потому что такая низкая трусость, граничащая с малодушием, это редкий брак. Если бы были пункты приема негодных человеческих душ, может, сам бы туда сдался. С того момента, когда моя трусость схватила меня за яйца, уже год прошел, а все еще тлеет внутри это чувство невыносимого отторжения. Только с Питером мне хорошо. Он настоящий герой. Он — все, чем никогда не стать мне.

Питер

Я сказал Шону, чтобы не появлялся больше. Прошла уже неделя одиночества. И вот сегодня ночью, когда все уже спят, в мое окно стукается камешек. Я пугаюсь, подскакиваю и думаю, что кто-то из класса Риты добрался до нашего дома. Я думаю, вот сейчас они будут барабанить в окна, выманивая меня наружу, а когда я выйду, пытаясь прогнать их, снова сделают мерзкие фотографии и будут пересылать их в соцсетях. Я накрываюсь одеялом, чтобы скрыться от ночных призраков, но через минуту снова слышу звук ударяющегося о стекло камешка. А если они не перестанут и разобьют окно? Что если следующий камень будет больше? Может, надо позвать родителей? Но я прибит к кровати своими страхами. А что если один из этих камней когда-нибудь попадет мне в голову? Или в Риту? Если они решились подойти так близко к дому, то совсем спятили. Следующий камешек ударяется в стену — промазали. И потом наступает затишье. Я высовываю голову из-под одеяла, надеясь, что этот кошмар закончился, но тут слышу стук и вижу в свете луны тень прямо на подоконнике. Кто-то влез на крышу. Тень стучит в стекло. Настырно, но вежливо. Страх, что кто-то посторонний увидит меня, стягивает все мышцы. Страх становится невыносимым, потому что уж точно тот, кто влез ночью на крышу и бросался камнями в мое окно, имел не добрые намерения. Что делать, сидеть в кровати, сливаясь с простыней, и ждать, пока эта тень ввалится в окно, или вскочить, быстро выбежать и позвать родителей? Унизительно. Семнадцатилетний парень бежит в ночи к маме и папе, едва не обоссавшись. От такого меня самого стошнит. За окном опять стучат. Настойчивее. И потом — голос.