Отторжение - [61]
Огромные старые империи покрывались трещинами. Больше всего страдала самая древняя и самая большая – Османская. Колосс, правивший огромной территорией почти шестьсот лет. В период расцвета, в шестнадцатом и семнадцатом веке, турки контролировали почти всю Южную Европу, части Центральной Европы, Западную Азию, Кавказ, Северную Африку и Африканский Рог. Тридцать две провинции и множество стран-вассалов. Но понятия величины и монолитности почти невозможно совместить. Внутренние распри, внешние угрозы – под их влиянием Османская империя все больше закрывалась. Власти начали шпионить за своими гражданами, сажать в тюрьму оппонентов и контролировать прессу. И само собой, многих охватила ностальгия по старым добрым временам. Раньше было лучше. Все громче и настойчивее звучало новое понятие – нация. Властители боялись произнести его вслух, его запрещено было упоминать в прессе, но оно, как жук-древоточец, подтачивало и разъедало огромный корабль империи. И в начале девятнадцатого века от Османской империи начали один за другим отваливаться большие куски.
Впрочем, этот процесс начался раньше.
Россия давно знала о слабости турецкой военной машины и еще в 1783 году завоевала Крымский полуостров.
Потом Сербия – она стала свободной после революции 1815 года. За ней последовала Греция: в 1821 году греки объявили о своей независимости. Началась кровавая война. После Греции Османская империя понесла еще одну потерю: к России отошла Армения. Распад продолжался. Идея этнической нации рожала одного за другим истошно орущих младенцев, они получали новые имена: Румыния, Черногория, Болгария. Как только новорожденные открывали глаза, тут же откуда ни возьмись появлялись новые генеалогические деревья и кустики, новые, с иголочки, старинные роды и героические саги.
Империя трещала по швам. Кипр отошел к Великобритании, Босния и Герцеговина – к Австро-Венгерской империи.
Но и турки не устояли, идея нации захватила их тоже. Политическое движение младотурков росло не по дням, а по часам. Поначалу тайно, а потом, когда тайное стало явным, все увидели их несомненное революционное величие. Османская империя в те времена напоминала старика, умирающего медленной и мучительной смертью. Слишком медленной; но рождение нового государства стало неизбежным. Мечта младотурков о счастливом национальном будущем получила название: ТУРЦИЯ.
Катрин задумалась. У Видаля наверняка были собственные планы на дальнейшую жизнь. Возможно, он собирался унаследовать от отца небольшой магазин канцелярских товаров. Может быть, в нем очень рано проснулась деловая хватка? Наверное, иначе бы его не послали учиться в итальянскую торговую школу. Вообще-то это была школа для бедняков, ее основали итальянские миссионеры. Им было трудно отказаться от заманчивой идеи ввести всех евреев в христианство. Не так уж важно, какой именно тайный замысел лелеяли итальянские католики. Важно другое: детей учили бухгалтерии, прививали деловые навыки, и вдобавок ко всему – по окончании школы дети свободно говорили по-итальянски.
Изменения не заставили себя ждать. Медленно, сначала как лижущие песчаный берег едва заметные волны прибоя, потом как постоянный и неотвратимый прилив, который, как известно, тоже не так-то просто обнаружить простым глазом. В воздухе, которым он дышал, в воздухе, так знакомо пахнущем ракией и тимьяном, в воздухе, пропитанном пылью переулков и табачным дымом, – среди этих привычных с рождения запахов стал различаться новый: горьковатый душок перемен.
Дом, улица – все выглядит утром так же, как и вчера. Море там, где и должно быть, минареты, как и всегда, торчат в голубом небе, не покосились, не уменьшились и не выросли. Так же возмущенно орут ослики на улицах, в кафе тот же одуряющий запах сваренного на горячем песке кофе. Но что-то изменилось. Краски мира поблекли, слова кажутся острыми и недоброжелательными. У многих появилось оружие. Трещины там, где их не было и не должно быть. Действительность разрывается на куски, они расходятся и сталкиваются, и столкновения эти, все менее мирные, заметнее с каждым днем.
Катрин нашла работающее кафе на площади у храма Айя София и с облегчением села за столик. Облегчение понятно: почти все кафе и рестораны закрыты. Такой уж день, праздник, и именно на сегодня пришелся день ее рождения. Можно отпраздновать чашкой настоящего кофе – попросить покрепче, чтобы пробрал до спинного мозга.
Все улицы перекопаны, прокладывают кабель широкополосного интернета. Белые многоэтажные дома вокруг. Старые Салоники, город ее деда, безвозвратно исчезли. Но странно: она видит его перед собой так ясно, будто бывала там много раз. Она видит и Видаля: совсем молодой, с оливковой кожей и пронзительным взглядом. Представила, как он пристально на нее смотрит и, не отводя глаз, прикуривает сигарету.
А может быть, Видаль стоял на Platia Elefhterias, площади Свободы, 24 июля 1908 года, когда народ с восторгом встречал младотурков, только что провозгласивших свободу, равенство и братство? О, этот народ… никогда не устает восторгаться и ликовать. Может быть, Видаль своими ушами слышал, как Энвер-паша с балкона гостиницы “Англетер” провозглашает конституцию Османской империи? Как же: все будут равны в правах.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.