Отторжение - [34]

Чтобы попасть к ней домой, нужно пройти через арку, через двор и подняться по лестнице. Они пьют шоколадный коктейль и слушают музыку. Хелена обожает “Битлз”. Они переодеваются и красивой походкой прогуливаются под музыку по квартире. К вообще-то больше всех нравится Джордж Харрисон: он выглядит таким печальным. “Битлз”, конечно, немного устарели, но они ей тоже нравятся, как и Хелене. И о чем-то напоминают. Никак не может вспомнить о чем, но потом доходит: о сестрах.

Дома К не говорит о сестрах ни слова. Запретная тема. Их имена помещены в склад Опасных слов, Слов-Которые-Нельзя-Произносить. У матери мгновенно темнеет лицо, когда она их слышит. Лучше не называть сестер по имени, тем более что их нет рядом. Мир стал другим, и в этом новом мире нет никого, кроме К и ее мамы. К изо всех сил старается, чтобы не только она, а вообще никто не произносил их имена, но когда кто-то говорит про сестер, мама всегда отвечает: “Они меня предали”. И добавляет: “Как раз тогда, когда я была на грани смерти, когда мне больше всего нужна была их помощь, – как раз в те страшные дни они меня предали”.

Но когда К в гостях у Хелены, все это мгновенно забывается. И склад Опасных слов словно бы уже не существует, можно говорить о чем угодно, не боясь криков и рыданий. И да, конечно, она прекрасно помнит – сестры всегда слушали “Битлз”, давным-давно, так давно, что это время, возможно, уже и не существует. Тогда они все жили вместе… у старшей сестры был синий пластмассовый проигрыватель, откидываешь крышку, и она превращается в колонку. К до сих пор помнит загадочное слово “карборунд”. Карборунд – нечто очень острое и прочное, из него делали иглы для проигрывателей. То время уже не существует, но К прекрасно помнит картинку: сестра сидит на полу рядом с этим синим проигрывателем и, закрыв глаза, покачивается под музыку. Help. I need somebody. Help. Not just anybody. Help. I need someone.

А Хелене с Хантверкаргатан больше нравится другой лот: Ob-La-Di, Ob-La-Da. Ну и что, и правда другой, но тоже хороший. А еще она показала, как смешивать на дне стакана какао с сахаром и сливками, получается жирный и вкусный крем. Они едят его ложками, хотя мама сказала К: тебе нельзя толстеть. Но шоколад со сливками такой шоколадный, а сливки с шоколадом такие сливочные, а Хелена так уговаривает – устоять невозможно. Плохо только, что в Хелену влюблена еще одна девочка в классе. Никогда не знаешь, с тобой Хелена или нет. Приходишь в школу – а она уже щебечет с той, другой. Одна победительница, другая проигравшая. Одна счастливица, а другая отходит с понурым видом. И так всегда. Каждая минута в обществе Хелены – блаженство, музыка, шоколадные сливки, тепло и покой. В те дни, когда Хелена выбирает К, никто пусть и близко не подходит.

У мамы много разных голосов. Есть голос, который означает “невыносимо болит голова”, хотя слова не произносятся. Есть “тяжелый день на работе, очень устала”, но есть и “сегодня я горы могу свернуть”. А иногда, особенно после стакана вина, голос расслабленный, в любую секунду может прорваться смех. Этот голос самый лучший. А вот если “очень устала” и “болит голова” – это опасные голоса. Всё на ниточке: не приведи господи сказать или сделать что-то не то – сразу появляется еще один голос, и он произносит уже вслух: “Я не хочу больше жить”. Не успеет мама возникнуть в дверях, К уже знает, что за вечер предстоит.

Что такое туча? Никто не ответит на этот вопрос, даже она сама. Откуда туче знать, кто она такая? Облако, туча… то ласковая и уютная, то насупленная и мрачная. Из чего-то она состоит, а вроде бы и ни из чего. Никогда не знаешь, что от нее ждать – тихой радости или внезапного мрака, разрешающегося парализующим ударом грома. Туча может сгущаться или рассеиваться, лететь или торжественно плыть по небосводу, но сама-то не может даже различить внешнюю и внутреннюю сторону. Сверкает молниями, сама не зная зачем, громыхает или начинает лить слезы – и ничего не видит вокруг, кроме колеблющегося тумана самой себя.

Вы – туча, Ваше Величество. Я – Ваш постоянный синоптик.

К одевается потеплее – предстоит воскресная поездка в деревню. Берет пакеты с едой, термос, канистру для воды, мамины сапоги, оттаскивает все к лифту и спускается. Там еще несколько ступенек – к двери подъезда. Потом опять наверх – взять, что осталось. Сносит вниз и уже мечтает о возвращении домой.

Мама идет в подземный гараж и подгоняет красную машину. Они грузят все в багажник, и К запрыгивает на пассажирское сиденье. Раньше, когда у них была семья, когда у нее были две сестры, кот и отец-чье-имя-нельзя-упоминать, она даже мечтать о таком не могла. А теперь их только двое. Мама и К. И никого больше.

К никогда не надоедает смотреть на мать. Ее взгляд постоянно меняет выражение, мрак внезапно светлеет, свет темнеет, потом все повторяется – но тревога не исчезает никогда. К не понимает – ведь она уже знает, как устроен глаз: глазное яблоко, стекловидное тело, хрусталик, ирис, радужная оболочка. Но скажите, как вся эта анатомия способна излучать нежность, гадливость, любовь и раздражение? Клетки, кровеносные сосуды, кислород, водород, углерод… набор атомов – как они вообще способны что-то выражать? Понять невозможно. Но ведь это так! Один взгляд может взбодрить, другой – привести в уныние и даже довести до слез. Серый цвет глаз переходит в зеленый, потом опять в серый и опять в зеленый; взгляд как прикосновение, иногда мама будто хватается за нее этим взглядом, как за спасательный круг, в нем в равных долях смешана проницательность и мольба о помощи.