Отторжение - [33]
Так шли бесконечные и бессвязные дни.
Тогда, раньше, был день рождения, К исполнилось семь. Кто-то сфотографировал, снимок положили в ящик комода. К в синем платьице, рядом Вивека и еще несколько подружек. К улыбается. Круглые щечки, и сама кругленькая. Она то и дело бегает к холодильнику, когда не видит мама. Холодная вареная картошка с маслом. Интересно жевать сырой бекон: соль исчезает, и во рту остается нежующийся слизистый комок. Отыскивает в буфете спрятанный кекс, отрезает так, чтобы мама не заметила. Вивека на снимке худенькая и маленькая, раньше и К была такой, но К теперь и выше, и толще. Голубой пузырь в чулочках и черных башмачках. Совсем не узнать ту, прежнюю К. Стоит и благодарит фотографа улыбкой. Спасибо за голубое нейлоновое платье, спасибо, что устроили мне праздник, побуду для вас пузырем на ножках. А потом исчезло все – Вивека, другие дети, таунхаус, улица…
К раньше любила улицу. Может, потому, что ее и улицей-то назвать нельзя. На настоящих улицах есть тротуары. А эта никуда особенно не ведет, а после дождя пахнет весной. Папа научил ее кататься на велосипеде, она ездила по мокрому асфальту под дождем и хохотала, будто ее щекочут. А теперь они исчезли – и велосипед, и улица. Да и были ли они?
Теперь они с мамой живут в квартире. Переехали в конце дня. В окна без штор широким потоком лились сумерки, они заполняли и заполняли пустую комнату от потолка до паркетного пола, пока не стали ночью. Карманный фонарик повел себя странно: узкий снопик света делал тьму еще более непроницаемой. Рыскал от стены к стене, ему словно не на чем было задержаться. Стены, пол, потолок, в лучшем случае батарея отопления. А там, куда он не попадал, становилось все темнее и темнее.
Большая комната не просто большая, она очень большая, с двумя окнами на улицу. И целое озеро паркета. В углу неработающий камин. Мама тут же взяла с К обещание, что она не будет пытаться его растопить. Лампа только в кухне – единственное напоминание, что здесь раньше кто-то жил. Мама начала прибираться, хотя прибирать было особенно нечего, разве что достать из встроенного шкафчика в кухне забытые консервы и пачку крекеров. А К сидела на подоконнике и смотрела на чисто вымытые окна дома напротив. Там сидели и ходили люди, и по всему было видно: им хорошо вместе.
Воскресенье как воскресенье, такое же, как и все прочие воскресенья. Мама сидит на кухне в красном халате, пьет чай с поджаренным хлебом и просматривает газету. Музыка по радио. Мама уже приготовила мясное рагу, разделочная доска слабо пахнет луком. Они рассказывают друг другу, кому что снилось. В общем, обычное воскресенье, можно даже назвать уютным, если б не было так отчаянно скучно.
По радио заливается итальянский тенор. Ах, никогда я так не жаждал жизни… Сейчас мама немного поплачет – вот, уже плачет. А сейчас скажет: я плачу, потому что это так прекрасно.
– Я плачу, потому что это так прекрасно, – говорит мама и улыбается сквозь слезы.
Что-то такое предстоит, иначе мама не стала бы готовить овощное рагу спозаранку. Одевайся потеплее, сейчас мы поедем на дачу. – А зачем нам ехать на дачу? – Поторопись.
Они живут в квартире, мама и она. Вдвоем. У них никого нет, кроме друг друга. Сестры уехали, ее собственный папа тоже неизвестно где, к тому же имя его нельзя произносить вслух.
Как-то папа взял ее на прогулку в Хелласгорден и все объяснил. Якобы он оставался с мамой сколько мог, но ссоры становились все более бурными, дисгармония все более дисгармоничной. Ему больше не выдержать, жить стало невозможно. Но я твой папа, сказал он, и останусь им, что бы ни случилось. Я тебя очень люблю, К.
Лучше бы он умер, сказала мама.
К подошла к окну. Там парк, улица, город… продольные и поперечные полоски между плитками тротуара, К очень любит наступать на эти швы, хотя иногда приходится укорачивать или удлинять шаг. Похоже на игру. Каждый день она едет домой из школы на автобусе. Он красный, как кровеносный сосуд, а она – кровяной шарик, автобус переносит ее из одной части тела Стокгольма в другую. Подвыпившие и шумные дядьки на заднем сиденье ее пугают. И громогласные подростки пугают – ничего хорошего не жди. И Рикарда, мальчика из ее класса, тоже побаивается, у него голос громкий и противный.
– Мама, а что такое шалава? – спросила она как-то маму. – Он меня назвал чертовой шалавой.
А еще как-то Рикард сказал, что можно захлебнуться чайной ложкой воды и что лужи на мостовой тоже очень опасны: можно утонуть. Теперь каждый раз, когда она видит дождевую лужу, всегда вспоминает: можно утонуть.
А вот собак она любит. И очень любит подружку Хелену с Хантверкаргатан, 44[28]. Как может быть простой адрес таким звонким, интересным и загадочным? Вся эта длинная красивая улица – как продолжение самой Хелены. Будто воздух тут соткан из ее дыхания, а пыльная одежда на распродажах побывала в ее руках, ну если не в руках, то рядом. Шоколадные волны норковых шкурок в витринах меховых магазинов очень похожи на волосы Хелены – хозяева наверняка косились на проходящую Хелену, когда раскладывали шкурки для привлечения покупателей. Хелена… маленькая и юркая, как белка, самая красивая белка в мире. Лучшая подруга.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.