Оттенки - [44]

«К иванову дню! — думал он. — А далеко ли до иванова дня! Справимся с севом, подойдет сенокос, и мы будем уже в новом доме».

Поэтому Каарель пользовался каждой свободной минутой, чтобы очищать поле от камней. Под большими он разводил огонь. Но поди дожидайся, пока огонь расколет камень. То ли дело дробить его большим молотом: знай стучи по горячему камню, а уж он не устоит.

Ворочая камни, Каарель чувствовал, как отзывается это на его больной груди, но махать молотом было еще труднее. Каждый удар молота, казалось, отрывал у него по кусочку легких, которые потом выходили с кашлем. Но Каарель не думал об этом, не хотел думать, — постройка начата и должна быть доведена до конца, а легкие пусть хоть разорвутся! Но не только в хрипящей груди Каареля отдавались эти удары молота, он чувствовал их каждой своей косточкой. К вечеру Каарель ходил как побитый. Так хорошо было где-нибудь присесть и отдышаться. У него не хватало сил даже покачать на коленях своего маленького Атса. А когда, посидев немного, он пытался подняться, то чувствовал, что все тело его словно одеревенело; выпрямляться было больно, и он некоторое время шагал согнувшись. Еще труднее было вставать по утрам. Боль терзала все тело, он не мог двинуть ни ногой ни рукой. Спина и поясница так ныли, что нагибаться было для него мучением.

— Иди надень мне постолы на онучи, — попросил он Тийну однажды утром. — Я пробовал сам, да мне больно нагибаться.

— Какой ты, право! — молвила Тийна, обувая мужа. — Сколько тебе ни говори — ты все свое. Сам видишь, работа тебе не по силам. Найми ты себе настоящего помощника, а то дробишь и ворочаешь камни с этим мальчонкой! Не дождешься, пока огнем камень расколет, все машешь молотищем. Это тебя и убивает, на тебе живого места не осталось. Даже пальцы опухли.

— Подумаешь, разбивать камни! Первый раз, что ли, их разбиваю, раньше я месяцами их дробил и ничего со мной не случалось. Прежде мне было даже приятно колотить молотом по камню: осколки так и летят во все стороны, кровь так и играет по жилам.

— Камни и теперь те же, да ты другой стал. Не ходи ты больше дробить камни, пусть тебе кто-нибудь поможет.

— Гляди-ка, ты весь одеревенел, как чурбан, — сказала Тийна, когда Каарель попробовал двинуться.

— Ничего, стоит начать, а там дело пойдет, — ответил Каарель и, правда, через несколько минут забыл все свои боли и беды. Новая постройка вытеснила из его ума все остальное.

Хлев уже достраивался. Каарель радовался широким дверям, в которые, когда придется возить навоз, въедет телега, любовался окнами, думал о том, что теперь и скоту будет светло.

Когда камни были разбиты, началась самая трудная работа — их подвоз. До сих пор с камнями боролись огонь и молот, теперь же человек сошелся с камнем грудь с грудью. Крупные вкатывали на телегу по доске, а те, что были поменьше, поднимали, обхватив руками. Старая телега на деревянных осях, которую Каарель достал для подвозки камня, уже при второй поездке рассыпалась перед самой дверью нового дома.

— Что ж, довезла все-таки, жаловаться нечего, — сказал Каарель. — Уцелела от пожара, развалина, от тестя наследство.

— Погубили все-таки старую телегу, — сказала Тийна огорченно. — Так вы и новую разобьете — и телеги развалите, и себя покалечите.

— Ну, не всем же разваливаться, как этой старой рухляди, — сказал парень, которого Каарель взял себе в помощники.

— Пришло к концу последнее родительское наследство, надо новое заводить, — сказал Каарель.

— Надолго ли тебе и нового хватит, — отвечала Тийна.

Мужики с грохотом понеслись к полю в новой телеге на железном ходу. Но в этот день подвоз камней им закончить не удалось — помешала непогода. Дождь затянулся, и помощник Каареля ушел, пообещав вернуться в погожий день. Через два дня к полудню выглянуло солнце и ветер подсушил в поле камни. Каарель решил подвозить их вдвоем с батраком-мальчонкой, так как работник не явился.

— Не ходи сегодня, пусть лишний день полежат, — уговаривала Тийна. — Опять повредишь себе.

— А кто нам велит надрываться, мы сегодня примемся за те, что полегче, — ответил Каарель. — Большие оставим, в другой раз свезем.

И так как Тийна не отвечала, Каарель немного погодя сказал опять:

— Разве мы уж и не мужчины, что ты нас к камням допускать боишься!

— Чего мне бояться! Ты сам потом ни рукой ни ногой двинуть не можешь, в груди так и хрипит, как у столетнего старика.

— В легких все равно хрипит, а от безделья они не поправятся.

Мужчины отправились в поле. Тийна еще раз напутствовала их просьбой, чтобы не подымали слишком больших камней.

Дома, разгружая воз, Каарель вынужден был один скатывать самые тяжелые камни к себе на колени, вернее, брать камни в обхват и бросать подальше от телеги, чтобы они, падая, не разбили колес. Каарель сознавал, какой вред причиняет эта тяжелая работа его легким, но все-таки привозил одну телегу за другой и приподнимал камни, сбрасывая их на землю. К концу дня они вкатили на повозку большой валун. Перед тем как его снимать, Каарель с минуту колебался.

— Попробую — что я, в самом деле, не мужчина, что ли? — проговорил он наконец и храбро взялся за камень, чтобы скатить его на землю. Но силы изменили ему, руки и ноги оказались слишком слабыми. Второпях он споткнулся и упал на колесо. Из последних сил пытаясь вывернуться из-под камня, он зашелся раздирающим кашлем и вместе с валуном свалился под телегу между колесами. В этот момент лошадь тронула.