Оттенки - [43]

Однако и эти слова не произвели никакого впечатления. Старуху зло взяло. Она решила начать с другого конца.

— Когда у тебя новый дом будет готов, ты уж выплати нам, старикам, все, что обещал, — обратилась она к Каарелю.

— Летом вы и без того придете нас грабить, — ответил Каарель.

Старуха добилась своего: слова ее задели зятя и, значит, ссора назревает. Давно она к этому стремилась, но затеять перебранку никак не удавалось. Наконец-то! И бабка пустилась перебирать все старые обиды, начиная со сватовства Каареля и кончая последним сочельником. Каарель отвечал неохотно, отделываясь лишь короткими замечаниями. Это еще больше подзадоривало Мари. Ей необходимо было довести противника до белого каления. Тогда она почувствовала бы силу своих слов и ту приятную дрожь во всем теле, которую вызывает раздражение, — точно глотнул перцовой водки или мерзлую клюкву раскусил: от горькой голова кружится, кислая ягода рот стягивает.

Миновала неделя-другая, и усадьба Кадака отошла к имению, а Каарель сделался ее арендатором. Барон обещал выстроить ему новый просторный дом, и подготовительные работы начались. Бревен навезли в Кадака что камышу, штабеля быстро росли. Видя это, Каарель невольно улыбался от радости. Он теперь только и думал, что о новом доме. Лишь намечтавшись вдоволь, он вспомнил о земле. И тут же решил, что, само собой разумеется, арендатором он долго не будет, скоро опять станет хозяином.

— У меня теперь куда легче на душе, все-таки есть надежда, что будет свой угол, — сказал он однажды Тийне.

— Это хорошо, конечно, но мы должны снова в арендаторы идти, — ответила она.

— Иначе ведь нельзя было.

Вмешалась старуха и опять свела разговор на свои семьсот рублей. Снова началась перебранка. Старуха вообще в последнее время не давала молодым разговаривать между собой и совала свой нос во все мельчайшие дела. Каареля это всегда злило, но он сжимал зубы и терпел, надеясь, что скоро зима пройдет и они избавятся от стариков.

IX

Для кадакаских молодых настала четвертая весна; весной три года назад они справляли свадьбу, на вторую весну взяли хутор в свои руки, еще через год весной переселились в курную лачужку, стыдливо притаившуюся в стенах риги. Нынешняя весна была какая-то совсем особенная, по крайней мере, так казалось молодым. Светило солнце, но оно словно не грело, пели птицы, но их пение не радовало; речка не так сверкала, как раньше; сосны на болоте за торфяниками казались еще более приземистыми, еще более одинокими. Даже пригорок, с которого так далеко было видно, казался теперь ниже. Какая радость переполняла их сердца прошлой весной, когда они перебирались в свою дымную избушку! Теперь все это пропало. Каарель мечтал только о новом доме, и даже Тийна жаловалась, что дым очень уж ест глаза.

— Потерпи еще месяца два, скоро от него избавимся, — сказал как-то Каарель, с кашлем опускаясь на скамью. Но, задыхаясь от дыма, встал и вышел во двор.

— Сегодня дым какой-то особенно едкий, — сказала Тийна, выходя вслед за мужем и утирая слезы.

— Ветер прямо в дверь, потому и крутит.

— Мама, у тебя глазки мокрые, — пролепетал маленький Атс, выбираясь из кучи песку и подходя к родителям.

— Ну, ты и хорош! — посмотрела на него Тийна. — Самое место тебе в этой куче.

— Плохо у тебя с грудью, — сказала Тийна, повернувшись к мужу, — ты опять начал кашлять. Не знаю, может, к доктору тебе сходить… До чего же ты извелся, краше в гроб кладут.

— Да я уж давно такой, — ответил Каарель.

— Опять ты за старое — давно такой. Это я и прошлой осенью слышала — помнишь, когда повязывала тебе шею шерстяным платком, а ты еще отказывался. Никогда о себе не заботишься, будто сам смерти ищешь.

На губах Каареля мелькнуло что-то похожее на улыбку.

— Смеешься еще, точно дразнишь меня, — сказала Тийна с упреком, а у самой глаза наполнились слезами.

— Да что поделаешь! Со смертью не поспоришь! Да и не все ли равно, годом раньше, годом позже. Мы, с тобой уже пожили достаточно — гляди, какой большой сын у тебя на коленях. Будет тебе помощником вместо меня.

— Не пойму, для кого ты затеял эту постройку, ежели у самого еле душа в теле держится, — подумав, промолвила Тийна.

— А что же — сидеть да смерти ждать? Пусть я и помру не сегодня-завтра, весь мир со мной вместе не кончится: ты останешься, Атс, старики.

— Ну, старики-то сюда больше не придут.

— А куда им деваться… Мы говорим так, будто знаем, когда мой час наступит, — помолчав, сказал Каарель, улыбнулся и опять закашлялся. — Да что этот пустяковый кашель значит! Я еще, может, вас всех переживу, внуков своих увижу. Сам я никогда не думаю о смерти, только ты мне про нее напоминаешь.

— Кто знает, когда его час придет. Только мне всегда страшно, коли слышу твой кашель, — сказала Тийна. У нее отлегло от сердца.

— От кашля я избавлюсь. Вот выстроим новое жилье, трубу поставим, больше дым глотать не придется, зимой будет тепло, вот тогда я и поправлюсь.

Полевые работы были уже в разгаре, когда строительные рабочие с мастером во главе явились в Кадака. С какой счастливой улыбкой следил Каарель за началом стройки! Он не отошел бы от строителей ни на шаг, будь это возможно. Но для него самого наступила горячая пора. Помимо полевых работ, он должен был доставить домой столько камня, сколько потребуется для фундамента. За подвоз камней помещик обещал заплатить особо, и Каарель видел в этом двойную выгоду: он и деньги получал, и поле очищалось от камней, А так как мастер обещал закончить постройку к иванову дню, если материал будет под рукой, то Каарель не мог допустить, чтобы по его вине работы задерживались.