Оттенки - [29]

— Заснул, — промолвила Тийна, отвлекая Каареля от его мыслей.

— Пусть спит, а меня совсем не клонит ко сну, — ответил Каарель.

— И меня тоже, это, наверное, от погоды, — заметила Тийна.

— Скорее всего, — согласился Каарель, и они опять замолчали.

Темнота сгустилась и простерла над землей покров, навевающий сон. Легкое дуновение ветра коснулось лиц сидящих.

— Ветер поднимается, наверное, к дождю, — немного погодя произнесла Тийна.

— Вряд ли, уж очень много было дождей, — ответил Каарель вставая. Тийна последовала его примеру, они пошли с ребенком в дом, улеглись и спокойно уснули. Вскоре в Кадака уже никто не слышал, как ветер за стеной становится все сильнее и сильнее, превращаясь в бурю.

Молодые проснулись только тогда, когда старый Юхан испуганно закричал:

— Бегите, бегите! Пожар! Сгорите все!

Багровый отсвет озарял комнату. Тийна, вскочив в одной рубашке, схватила ребенка из колыбели и бросилась к окну. Не добежав до окна, она ничком упала на пол вместе с ребенком, тот поднял крик. Каарель выбил стекла и поспешил к Тийне — помочь ей с ребенком выбраться через окно во двор. Двери уже были охвачены пламенем. Старики вылезли через другое окно, захватив с собой кое-какую одежду. Каарель остался в комнате, надеясь еще что-нибудь спасти.

— Прыгай во двор, сгоришь! — кричала Тийна.

Каарель хватал первое, что попадалось под руку, и швырял в окно. Языки пламени уже врывались в комнату.

— Боже мой, он останется там! — донесся со двора отчаянный возглас. Каарель еще раз окинул комнату взглядом и, не заметив ничего, что можно было бы вынести, выпрыгнул из окна. Тийна плакала, ребенок кричал, старуха призывала бога на помощь, и только старый Юхан был спокоен, как обычно. Крыша амбара уже провалилась, уже охватило огнем прилегающую к амбару стену, а отдельные языки пламени, точно змеиные жала, тянулись к другой стороне дома. Из разбитых окон, словно конские хвосты, вырывались снопы огня. Еще мгновение — и весь дом представлял собой бушующее огненное море, из которого роем золотых слепней взлетали искры и пылающие пучки соломы, чтобы тут же погаснуть в воздухе или, дымясь, упасть на землю.

Люди стояли, будто лишившись рассудка, подавленные зрелищем этой ужасающе-великолепной игры стихии. Они даже не догадались вовремя вывести скот из хлева. Когда уже занялась крыша хлева, Тийна положила ребенка на землю и с криком побежала к коровам. Каарель кинулся за ней. Старуха подняла с земли ребенка. Задыхаясь от быстрого бега, подоспели и постояльцы-рабочие, а с ними и чужие люди. Теперь только хозяева Кадака пришли в себя.

К месту пожара собиралось все больше народу. Люди кричали, причитали, плакали, поминали бога и ругались — им оставалось только стоять и смотреть, ничего другого они сделать не могли. Ветер все крепчал, раздувая огонь.

В толпе спрашивали, как начался пожар, но никто не мог на это ответить. Старый Юхан сквозь сон услышал какой-то шум, подумал было, что это ветер, но почувствовал запах гари, открыл глаза и увидел, что дом горит. Ясно было одно — амбар, стоявший южнее, загорелся первым. Сперва в несчастье обвинили резчиков торфа. Но те еще с вечера ушли из дому и прибежали только теперь, чтобы спасти свой убогий скарб, ставший уже вместе с амбаром жертвой огня. Итак — поджог был налицо. Но кто мог поджечь? Наконец вспомнили о батраке, который ушел, злобясь на хозяев, и все в один голос начали проклинать его, потому что нужно же было на ком-нибудь душу отвести.

Тийна все еще стояла в одной рубашке, держа на руках ребенка, и заплаканными глазами смотрела на дом, уже весь охваченный огнем. Лишь изредка, когда ветер отклонял пламя в сторону, можно было увидеть почерневший угол горницы или высокий остов избы. Юхан опустился на землю, старуха стояла рядом с ним. Оба не проронили ни слова, но в глазах их можно было прочесть одну и ту же мысль: во всем они винили молодых. Из глаз Мари все обильнее струились слезы, она уже не успевала их утирать.

К восходу солнца строения сгорели дотла, только каменные стены риги да печная труба, как черные призраки, возвышались над пожарищем. Начал накрапывать дождик. У тлеющих углей остались только резчики торфа да кадакаские хозяева. Все молчали. Вдруг Каарель, о чем-то вспомнив, закричал в испуге:

— А мальчишка где? Пастушонок?

Тут только спохватились, что пастушонка нигде нет. Стали его звать, но — тщетно. Мальчик спал на сеновале, значит, не успел спастись из огня. И в самом деле, его вскоре нашли под углями и пеплом.

И еще молчаливее стали несчастные погорельцы, еще больше потемнели их лица. Наконец Тийна горькими жалобами нарушила молчание.

— Как-нибудь справимся с бедой, — утешал ее Каарель. — Не плачь, лучше благодари бога, что сама не сгорела, как этот мальчонка.

— За что же его благодарить! Уж лучше бы сгореть, чем мерзнуть здесь голой с малым ребенком; кроме этой сорочки, ни единой тряпочки не осталось, — всхлипывала Тийна.

— Своя розга всегда больнее сечет, — сопя, промолвил старик.

— Ну конечно, сперва нанимают батрака, потом с ним ссорятся, а потом еще и рабочих пускают в дом! Огонь ведь не ветром занесло и не с неба он упал, это дело человеческих рук, — поддержала его старуха.