Оттенки - [28]

Настроение в Кадака такое же мрачное, как и окружающая природа, хотя почти все работы по усадьбе закончены. Положение молодых теперь еще труднее, чем раньше. Поссорившись со стариками, Каарель в сердцах разругался и с батраком, тот, потребовав расчета, ушел раньше срока, так что молодому хозяину теперь приходится справляться одному. У Тийны родился ребенок, он только и знает, что пищит дни и ночи напролет. Старики, видно, радуются про себя, что молодые в такой беде.

Каарель хотел было нанять нового работника, но это ему не удалось. Вот и приходится ему прибегать к помощи своих постояльцев-рабочих или старого Юхана. Но старик теперь ведет себя иначе: насколько раньше он напрашивался на работу, настолько теперь он от нее уклоняется — то у него, мол, рука болит, то поясницу ломит, то ноги слабеют. Каарелю остается сносить все это молча; то же самое ему ежедневно советует и Тийна, в надежде, что старики образумятся. Но день проходит за днем, а жизнь все не налаживается.

Однажды в субботу утром тучи наконец рассеялись и проглянуло солнышко — осеннее, грустное. Ни малейшего дыхания ветерка. Воронье карканье и звон колокольчиков словно повисли в дремлющем воздухе.

— Вот бы продержалась такая погода, хорошо было бы картошку копать, — сказал Каарель старикам; они вместе работали на картофельном поле.

— Оно, конечно, хорошо бы, — отвечала теща (сегодня она казалась приветливее, чем обычно). — Может, и продержится, мало ли было дождей да ветра.

— Какая там погода, скоро опять польет, — ворчит старик, словно наперекор.

И снова все замолчали.

За обедом Каарель предложил:

— Если в понедельник тоже будет такая погода, придется позвать наших постояльцев убирать картошку; отмахаем с ними за день немалый кусок.

— Нашел уборщиков! Оставят половину картошки в земле, от них больше убытку будет, чем пользы, — возразила старуха.

— Да я присмотрю, чтобы хорошо выбирали, — успокаивал ее Каарель.

— Они и по уговору должны у нас несколько дней отработать, — вмешалась немного спустя Тийна, нянча своего крикуна.

К концу дня вся семья собралась во дворе. Казалось, всем хотелось насладиться этим чудесным вечером. Каарель, дожидаясь рабочих, сидел на пороге, Тийна с ребенком пристроилась тут же, прижавшись к мужу. Старуха хлопотала на скотном дворе, распределяя коровам корм. Старик, присев на березовый чурбан, попыхивал трубкой.

— Если погода установится, поможете нам в понедельник картошку убрать? — обратился Каарель к вернувшимся на ночлег рабочим.

— Ох, не знаю, хватит ли у них времени. Их и на болоте работа ждет, да еще и на мызу могут потребовать; как-нибудь сами управимся, — возразила старуха, прежде чем постояльцы успели ответить.

— Почему же, мы охотно вам поможем; вот если только с мызы приказ придет, тогда уж ничего не поделаешь, — ответил Каарелю один из рабочих.

— Своя работа не убежит, после успеем, — добавил другой в ответ на слова старухи.

— Только бы бог вёдро послал, — радостно промолвил Каарель.

За ужином царило молчание, словно люди внесли с собой в дом осеннюю тишину. Только ребенок плакал на коленях у Тийны.

— Понять не могу, что с ним сегодня такое: ночь на дворе, а он, как сова, глаз не закроет, — сказала Тийна.

— Ты всегда его укладываешь перед вечером, не может же он все время спать, — отозвалась мать.

— Уложи его сегодня попозднее, завтра можно дольше поспать, — сказал Каарель и прибавил немного погодя: — После ужина вынесем его во двор, неизвестно, долго ли простоит такая погода.

— Этого еще не хватало, выносить ребенка в такую сырость, схватит насморк, заболеет, — возразила теща.

— Закутаем хорошенько в одеяло, ничего с ним не случится. Правда, сынок? — обратилась Тийна к малышу.

Тот таращил на мать глазенки, точно видел ее впервые.

После ужина Тийна и Каарель вышли во двор и уселись на березовый чурбан, где раньше сидел старик, попыхивая трубкой. Рабочие переоделись в амбаре и, захватив с собой гармонь, отправились в деревню проводить субботний вечер. Как только ребенок услышал удаляющийся звук гармони, он тотчас же притих, уставившись в темноту большими серьезными глазами, словно хотел в ночной мгле увидеть что-то такое, чего родители не могли разглядеть.

— Вот чудеса, он уже различает звуки гармони, — удивился Каарель.

— Мне кажется, он и раньше ее знал, когда я еще его под сердцем носила; как только бывало услышит музыку, сразу же перестает ножонками толкать, — сказала Тийна.

— А он все не спит, — заметил Каарель.

— Не спит, — отозвалась Тийна.

Они молча сидели рядом. На сердце у Тийны было так спокойно, что ей и в голову не приходило желать еще чего-нибудь, говорить о чем-нибудь. У Каареля же, напротив, в голове теснилось много мыслей, которых он не умел высказать, хотя охотно поделился бы ими с женой. Ему вспомнилась вся его прежняя жизнь: как он рос сиротой, как пас скот, как ему хотелось поскорее стать взрослым; как он потом работал батраком, часто вспоминая дни, когда ходил в пастухах. До тридцатилетнего возраста Каарель жил чужаком среди людей, но тогда он не понимал всей пустоты и бессмысленности своего существования. Только теперь он это понял, потому что теперь у него есть для кого жить и трудиться, о ком заботиться. И перед его глазами встало минувшее лето — оно для него было точно счастливое детство. Они с Тийной всегда были вместе, он так много ей рассказывал, а она, счастливая, слушала его. Каарель вспомнил, как стремился стать хозяином в усадьбе, как достиг этой цели и как все лето ссорился со стариками. Раньше он счел бы такую жизнь немыслимой, но сейчас он убежден, что невозможно быть молодым и в то же время жить в мире со стариками. Он не жалел о том, что не ладит с тещей и тестем, у него было такое чувство, будто в борьбе с ними заключается какое-то своеобразное проявление жизни.