Отсутствие Анны - [33]

– А ты? Ты была с ней рядом?

Это было как удар камнем по голове. Марина пошатнулась, с недоумением глядя на него, как будто видя впервые, прежде чем понять: теперь рухнули и его барьеры. Так с ходу, просто. Теперь они оба могут наконец говорить друг другу что угодно – даже правду.

– В прошлом году она звонила и спрашивала, можно ли пожить со мной… И я сказал ей «нет». Господи, я сказал ей «нет», сказал, что у вас с ней все наладится… – Его лицо судорожно дернулось, и на мгновение Марине показалось, что он заплачет. – Бред, я просто не хотел… Я не думал, что все так… И она это поняла. Я знаю, поняла, что я просто не хотел, что так было проще… Говоришь, я не понимаю?.. – Он сильнее сжал чашку, и та жалобно звякнула у него в руках. – Я все эти дни думаю, как давно ее не видел… Что я мог бы… Мог быть рядом и, может быть… Может быть, этого не случилось бы, если… – Тон его голоса стал мягче, и она узнала его манеру уводить разговор в сторону от опасной темы после того, как те самые слова уже сказаны. Марина поняла: он жалеет о том, что сказал… Но это уже не имело значения.

– Я была с ней рядом. – Собственный голос оказался тихим, жалким, беспомощным. – Была. Была…

– Я знаю… Прости… Я знаю. – Скрипнул отодвигаемый стул, и на этот раз он обнимал ее как следует. – Конечно была. Прости меня. Мне так жаль… Мне так жаль…

Само собой вышло, что, обнимая друг друга и шепча бесполезные, пустые слова, они оказались в спальне, и только там, крепко прижимаясь друг другу на широкой кровати, оба наконец расплакались и плакали, пока небо за окном совсем не потемнело.

Провожая Максима до порога, Марина хотела попросить его остаться, но промолчала. Глядя, как он шнурует ботинки дрожащими пальцами, она вдруг поняла, что все еще любит его – до сих пор. И это была еще одна вещь из множества, которая больше не имела значения.

Дневник Анны

«30 сентября

Сон снился снова, и на этот раз он был еще ярче обычного – а я и не думала, что это возможно.

Под кроватью было темно и тихо, когда я спустилась туда, а из пролома в полу лился свет. Я очень осторожно старалась заглянуть туда так, чтобы не провалиться вниз, но, как всегда, провалилась и почти сразу проснулась. Только пробуждение было какое-то странное, потому что на этот раз – честное слово – минуту или две я чувствовала это свечение из-под кровати, видела его. Оттуда даже шло тепло – дрожащее такое, ядовитое. Я хотела заглянуть туда, но почему-то не смогла, хотя страшно мне не было, а потом ощутила что-то вроде сильного рывка и резко открыла глаза… И это странно, потому что я ведь точно помню, что уже один раз их открывала. Сон во сне?

До утра ворочалась, но так и не смогла уснуть снова. В какой-то момент не выдержала и заглянула под кровать, но ничего не обнаружила – только комок пыли, коробы с бельем и икеевские коробки с не помню чем.

Даже подождала чуть-чуть – по-прежнему ничего. Может, именно так и сходят с ума. До будильника еще сорок минут – уже не поспишь, и музыку тоже включить нельзя. Мучительно.

Вечер

Сегодня большой день – я определилась с посмертным бытием. Может быть, потому, что пару дней назад наконец-то добила последнюю страницу последнего текста последней мировой религии, познакомиться с которыми наметила себе год назад. Ура.

Ну, выводы неутешительны – мне почти ничего не понравилось. Не верится, что именно это удерживает такое количество людей от того, чтобы выйти на улицы и делать что хочется. Как по мне – нет ничего жутче, чем в бесконечности наигрывать одни и те же мелодии на арфах с утра до вечера. Нет, правда, серьезно? Кажется, парадокс в том, что конечность и бесконечность человеческого существования – в общем-то, одинаково пугающие альтернативы. И, уж не знаю почему, попытки людей додумать, что там, по ту сторону, может быть такого нестрашного, выливаются в какую-то жуть.

Собственно говоря, единственно утешительной перспективой кажется переселение душ. Это мне нравится – в этом даже есть какая-то логика. Ну да, почему бы душам и не быть ограниченным ресурсом? Тогда, очевидно, умирая, мы должны рождаться в ком-то другом. Очень утешительно и мило. Хотя, конечно, в этой теории есть два больших упущения.

Эта теория абсолютно неопровержима – это и делает ее такой привлекательной… Но это же и доказывает ее шаткость. Как можно верить чему-то, что в принципе, при всем желании, невозможно было бы даже попытаться опровергнуть? И даже если все ровно так и работает – чем это отличается от конечности бытия? Ведь я, даже если рожусь (если такое слово есть, кстати) кем-то другим, себя помнить уже не буду. Чем это отличается от абсолютной смерти?

Абсурдно. Что все равно это лучше, чем ничего.

Почему-то сегодня мне особенно одиноко. Мне настолько одиноко, что я, наверное, даже зашла бы в мамину комнату и попробовала с ней поговорить – ведь когда-то у нас это получалось, наверное? Она утверждает, что да. Все равно она спит, значит, проверить не удастся.

Я слушаю „Райволу“, но сегодня она не помогает. В каждой тени в углу мерещится что-то живое, но мне больше не страшно.

2 октября

Сегодня я в кои-то веки решила написать отцу, но зашла на фейсбук, налюбовалась на фото каких-то женщин, собак и достопримечательностей маленьких очаровательных европейских городков, и как-то сразу расхотелось. Кстати, интересно: все эти городки и вправду настолько тошнотворно одинаковы и приторны или он находит какие-то особые ракурсы? Если так, кажется, ясно, в кого я такая талантливая. Подтверждает теорию то, что и все женщины на его фото – одинаковые. Возможно, это вообще одна и та же женщина? И в том, и в другом случае: кому до этого есть дело?