Отсутствие Анны - [32]

И все же она была готова решать эту загадку бесконечно, потому что это было гораздо лучше, чем…

В дверь позвонили. Она оставила свои записи и пошла открывать нарочито медленно, но в коридоре не выдержала, рванусь вперед, открыла…

Сначала она его даже не узнала. В конце концов, несколько лет они не виделись. Он успел отрастить бороду, и прежде Марина не обращала внимания на то, насколько это может изменить человека. Воспаленные прожилки желтоватых глазных белков, огрубевшие красные руки, лихорадочный взгляд. Он плохо выглядел – и, наверное, сейчас думал о ней то же самое.

– Привет. – Его голос звучал хрипло, прокурено, незнакомо. Она подалась вперед и почувствовала его запах, и это было странно, потому что запах совсем не изменился. От него пахло чем-то пряным, похожим на дорогую туалетную воду. Но Марина знала: никакая это не туалетная вода, потому что он пах так все время, даже по утрам, даже ночью. Запах ни одного из ее любовников по утрам никогда не нравился ей так, как нравился его. Иногда – и даже в последние годы – она вдруг натыкалась на этот запах в метро и замирала, как дикий зверь в свете фар.

Он обнял ее – неловко, как будто забыл, как и зачем люди это делают.

– Они ко мне приезжали. Я сказал им, что ничего не знаю.

– И ты правда ничего не знаешь?

Он отстранился. Темные брови страдальчески сморщились, и Марина вдруг увидела, что в них появилась седина.

– Ты что, правда думаешь, что я мог бы?.. А, черт с ним. Мне можно зайти?

Она молча посторонилась, пошла на кухню, слушая щелчок двери за своей спиной и его тяжелые шаги. Он не разулся, но это в кои-то веки не имело значения. Ставя чайник, Марина подумала о том, как взволновал бы ее звук этих шагов за спиной прежде – но не теперь.

– Зеленый или черный?

– Зеленый. – Максим помедлил, прежде чем ответить, и Марина вспомнила, что раньше он всегда пил только черный чай.

– Что это у тебя тут? Для статьи?

– Да. Для статьи. – Она сгребла записи со стола, положила под стопку книг, отодвинула к стене.

Вода в чайнике закипала мучительно медленно, и Марина прислонилась спиной к столешнице. Садиться рядом с Максимом не хотелось.

Он кашлянул:

– Что-то новое известно?

Она пожала плечами:

– Они проверили ее дорогу до школы. Опросили одноклассников. Говорили с учителями, одноклассниками, охранниками… Проверили ее компьютер и планшет… Они… Ничего не нашли. Пока что ничего не нашли.

– Я видел ориентировки у нас в районе. Когда заезжал на старую квартиру… Вещи бросить. Это кто расклеивал?

– Волонтерская организация. Они обходили улицы. Проверяли подвалы, стройки. Парк… Я с ними на связи.

– О. – Он придвинул к себе чашку. – Это хорошо.

– Ты долго ехал. Ведь ты не вчера узнал о том, что?..

– Я прилетел сразу, как смог. Правда. Сразу, как смог. Я не в России был, а интернет… Кстати, ты что, поменяла номер?

Дурацкое оправдание – он даже не старался быть убедительным. Марина вспомнила, каким красноречивым он мог быть когда-то. Какими красноречивыми они оба могли быть когда-то. Теперь красноречивым было только их молчание.

Она отпила глоток чая, и на глазах выступили слезы: чай был слишком горячим. Максим последовал ее примеру, с пристуком опустил чашку на стол, поморщился.

– Они проверили ее дневник или что-то вроде того?

Чашка была действительно горячей. Жгла руки не хуже пламени свечи.

– У Ани не было никакого дневника.

– Да? А мне казалось, был. Она как-то рассказывала, когда мы переписывались пару месяцев назад, что ведет дневник, но каждый раз, когда тетрадка заполняется, сжигает, чтобы никто не подсмотрел. – Он коротко, нервно рассмеялся. Марина знала, что он смеется, когда нервничает, и ничего не может с собой поделать, но почувствовала острый прилив самой настоящей ненависти к этому короткому сухому смешку. – Я видел у нее одну тетрадку, но…

– Вот как? Ты видел тетрадку? Это когда? Когда именно ты ее видел? Три года назад? Четыре года назад? – Говорить, что хочется, оказалось наслаждением – она не ожидала этого от себя. Годы до этого она старалась общаться с отцом своей дочери как «цивилизованный человек». Вежливые напоминания, согласование графика, мягкие укоры, когда он в очередной раз забыл прийти, случайный секс, после которого им обоим становилось неловко и пусто, пару раз в год, а потом и того реже. Сейчас больше не было необходимости вежливо молчать или огибать острые углы, потому что теперь вся Маринина жизнь ощущалась как один бесконечный колючий острый угол… Она почувствовала, как приливает кровь к лицу, и голова закружилась.

– Когда ты в последний раз видел свою дочь, чтобы теперь со знанием дела…

– Слушай, – он все еще ничего не понял и пытался говорить спокойно, рассудительно, – я понимаю, каково тебе, но…

– Ты не понимаешь, каково мне. Ты. Не понимаешь. Каково мне. – Марина глубоко вдохнула через стиснутые зубы, навалилась ладонью на форточку, впуская в кухню свежий воздух. – Последние годы… Ты думал, твоя так называемая работа тянет на оправдание? Ты уехал на два года, ты ни разу не позвал ее приехать в гости, а она так хотела, она говорила, что хочет получить визу ради того, чтобы… И ты говоришь, что понимаешь меня? Тебя даже не было с ней рядом!..