Отсчет пошел - [19]

Парень свернул в переулок и быстро шел мимо одноэтажных грязных домишек. Я не отставая двигался за ним. Было ясно, что он боится. Боится, что его увидят наши, боится комендантского часа, но я пока не мог сообразить, куда он направляется. В который раз я порадовался практике советских колоний за рубежом, когда человеку выдается на руки такое ограниченное количество денег, что это осложняет его свободу перемещения. Почти по Корану, но не только для женщин: советский человек должен сидеть дома, а если он куда-либо соберется, то ему придется идти пешком, что значительно облегчает нашим органам слежку за ним.

Парень свернул, и теперь мне стало ясно, что он направляется к пристани, в портовый район Карпаньес, где, насколько я помнил, было сосредоточено большинство злачных заведений города. Последний раз я был в Коан-де лет шесть назад, поэтому, естественно, не помнил плана города в целом. Но скоро в ноздри мне ударил запах рыбы, свежей и полупротухшей, и я понял, что мы находимся практически у цели. Парень явно не был новичком в этом квартале, он шел уверенно, не оглядываясь по сторонам, хотя на любого другого это место произвело бы угнетающее впечатление. Грязный переулок со зловонной сточной канавой с левой стороны освещал всего лишь один тусклый фонарь. Поэтому мне не составляло большого труда следить за своей добычей — парень все равно бы меня не увидел. Однако я привык действовать осторожно, поэтому держался на порядочном расстоянии. Сказать по правде, мне приходилось смотреть не столько за ним, сколько себе под ноги, чтобы не поскользнуться на банановой кожуре или рыбьей чешуе, а также не упасть в одну из многочисленных ям. Даже у нас в России нет таких отвратительных дорог. Наконец по пьяным выкрикам, слышным с соседней улицы, я понял, что мы у цели.

Картина, открывшаяся мне, весьма и весьма удручала. Улица, такая же грязная, как и соседняя, выглядела еще более убогой от ярких дешевых вывесок. Прямо на мостовой валялось множество пьяных. Полураздетые проститутки, молодые и старые, страшно размалеванные, стояли в дверях, зазывая клиентов. Мне всегда нравились латиноамериканки: по сравнению с русскими, и даже с европейками, они гораздо более грациозны и сексуальны. Иногда по улице идет такая красотка, что закачаешься. Но служба прежде всего, и с глубокой тоской приходится отводить взгляд. Однако, посмотрев на этих чудовищ, я понял, что готов изменить свое мнение о латиноамериканках. Среди проституток были, конечно, и молодые, и даже слегка симпатичные, но большинство не привлекли бы моего взгляда даже после двух бутылок пятизвездочного армянского коньяка. Смешно говорить о том, что картина разврата меня поразила — за тридцать лет работы в органах мне в каких только борделях не приходилось бывать (включая цековские и гэбэшные сауны). Поразителен был не разврат, а убожество и нищета, царящие вокруг. Поистине, за шесть лет моего отсутствия Коанда изменилась не в лучшую сторону.

Тут я порадовался, что оделся крайне неприметно, и, растрепав волосы, изобразил вторую стадию опьянения. Я двинулся меж пьяными, ища свою добычу. Парень между тем исчез в одном из заведений, в дверях которого стояла ярко накрашенная мадам примерно под центнер весом и широко улыбалась, обнажив наполовину выбитые зубы. Я приблизился к двери, выписывая при этом замечательные синусоиды, покрутился около мадам, попытался ее обнять (хотя для этого понадобились бы руки длиной со слоновый хобот) и вошел внутрь. Парня я там не увидел. Это значило, что он уже поднялся наверх, и можно было действовать. В заведении гремела музыка и пахло каким-то отвратительным пойлом. На ободранных диванах девицы обнимались с клиентами, были слышны громкие ругательства и удары стаканов о стол. Низко нависший потолок был весь в грязных разводах. Картина самая неприглядная. Бордель худшего качества я видел разве что на раскопках в Помпеях. Тогда я, помнится, испытал сочувствие и даже некоторое уважение к древним римлянам, которым приходилось за собственные деньги заниматься любовью на уродливых каменных глыбах, заменявших им постели. Такое и сейчас под силу далеко не каждому, а уж ухитриться в подобных условиях еще и получить удовольствие — ну просто высший пилотаж.

Изображая, что еле держусь на ногах (задание, которое мне всегда замечательно удавалось), я подошел к стойке и, стукнув по ней кулаком, потребовал выпивку. Я знал, что прекрасно говорю по-испански и мой еле заметный акцент вполне может сойти за ту стадию опьянения, которую я изображал. Стоящая за замызганной стойкой мадам изобразила радость при виде очередного клиента и, взяв заметно грязный стакан, налила мне какой-то мутной жидкости. Крепкий сивушный запах ударил мне в ноздри, это явно было что-то произведенное в очень кустарных условиях. Мне стоило большого труда влить в себя эту гадость, изображая при этом наслаждение. «Надо вечером принять активированный уголь», — мелькнула у меня в голове мысль. Брр! Даже деревенский неочищенный самогон, который мы в свое время с сокурсниками пили «на картошке», не был настолько отвратительным по вкусу. Однако я изобразил на лице удовольствие, хотя в действительности испытывал прямо противоположные чувства, и, наклонившись через стойку к мадам, заговорщическим тоном спросил ее, замужем ли она. Она ответила, что была, но муж — вот скотина какая! — ее бросил и ушел к толстой шлюхе из заведения на соседней улице. В ответ я начал плести первую приходящую в голову чушь о том, что я страдаю от отсутствия женской любви и ласки, которых мне так не хватает в одинокие зимние вечера, бросая при этом на мадам пламенные взгляды, на что она понимающе кивнула головой и, близко наклонившись ко мне (лучше бы она этого не делала — зубы она, видимо, не чистила с рождения), сказала с гордостью, что у нее в заведении есть прекрасные девушки — пальчики оближешь! Господин обязательно останется довольным. После чего она махнула рукой, и ко мне приблизилась одна из куривших у стойки девиц неопределенного возраста, с когда-то обесцвеченными волосами, свалявшимися в грязный ком. Пришлось изображать разыгравшуюся страсть. Я провел рукой по ее дряблой груди, что-то восхищенно пробормотал и спросил цену. «Номер десять», — сказала в ответ мадам, кинув мне на стойку ключ и торопясь обслужить очередного клиента.