Отражения звезд - [9]

— Вам что? — спросил он не совсем учтиво, и женщина торопливо сказала:

— Неужели совсем не узнаете, Александр Модестович? Когда-то я была Женей Параделовой.

— Женя? — И он минуту глядел на нее, а красивое зрелой красотой лицо женщины как бы уменьшалось до того детского личика, которое знал он когда-то...

Книга его военных мемуаров, которую, выйдя в отставку, он писал понемногу, инженер-полковник Изумрудов, была уже доведена до памятных трагических дней, связанных не только с этим детским личиком, но и с целым рядом порушенных, попранных человеческих судеб.

В суровую зимнюю стужу тысяча девятьсот сорок третьего года машину, на которой он ехал, тогда техник-лейтенант, остановила возле контрольно-пропускного пункта девушка-регулировщица.

— Товарищ лейтенант, ради бога, довезите хотя бы до первого медсанбата одну крохотулечку.

И регулировщица рассказала, что девочку нашел в нетопленной, выстуженной хате водитель автоцистерны, а старик, уцелевший в полусожженном селе, опознал в девочке дочку беженки, которую немцы угнали вместе с другими женщинами рыть окопы, но ни одна из женщин до сих пор не вернулась.... а что в хате остался ребенок — не знал.

И он, техник-лейтенант Изумрудов, довез тогда на своей полуторке помертвелую от страха, наверно двухгодовалую, девочку до первого встретившегося на пути медсанбата, передал ее в руки одной медицинской сестры, а в медсанбате, когда раздели девочку, обнаружили на предплечье левой ручонки написанные химическим карандашом, видимо матерью, ее имя и фамилию — Женя Параделова.

И он двинулся дальше по стылой, слепительно блестевшей после утихшей метели степи; у обочин обставленной вехами ВАД[1] лежали полузасыпанные снегом трупы итальянцев и венгров с белой полоской инея на сомкнутых веках: глаза с влагой слез замерзали последними... А за горящим, освобожденным Воронежем было уже недалеко до Россоши и Валуек.

Он записал тогда номер полевой почты медсанбата, в который передал девочку, и медсестра Алексеева, видимо с сочувствующей, доброй душой, написала ему впоследствии, что девочку эвакуировали в тыл и сейчас она находится в детском доме на Каме возле Елабуги.

Однако не канула в безвестность эта принятая им из рук регулировщицы девочка, он несколько раз запрашивал о ней детский дом, и ему отвечали, что Женя Параделова здорова, но он не забывал никогда, как, распахнув полушубок, прижимал к себе тельце девочки и тоненькая, как бы тлеющая ниточка жизни билась на ее виске...

А к концу войны Женю разыскала ее тетя, сестра безвестно пропавшей матери, выписала к себе в Бугульму, где преподавала в музыкальной школе, и два или три года спустя Серафима Георгиевна Сердобская написала майору Изумрудову:

«Мы с Женей всегда помним, что́ вы сделали для нее в войну, Александр Модестович. Я сама — мать, и низкий поклон вам за все. Женя теперь в музыкальной школе, у нее хороший слух, и я надеюсь, что по классу рояля она сделает в свое время успехи».

Но и он тогда уже был отцом, рос сын Костя, не испытавший никаких ужасов войны, знавший о ней только из рассказов отца, а пустой шрапнельный стакан, в котором стояли остро очиненные карандаши, казался ему, наверно, именно для карандашей и предназначенным.

— Сколько же лет мы не виделись? — спросил самого себя Изумрудов.

— Почти восемь лет, когда я была в Москве проездом из санатория в Ялте, — сказала та, которую звали когда-то Женей Параделовой, а ныне она была учительницей в музыкальной школе Евгенией Николаевной Верховцевой.

— Порядочно, — вздохнул Изумрудов. — Сынок? — и он кивнул в сторону мальчика, смирно сидевшего в углу дивана, куда его усадили.

— Да, — ответила Евгения Николаевна, но столь смутно, что Изумрудов задумался.

— Хочешь поиграть в игрушки моего внука? — предложил он мальчику. — У него целый склад на террасе.

Мальчик проворно перевернулся на живот, сполз с дивана, присел вскоре над сложенными в углу террасы игрушками, восторженно засопел, а Изумрудов с Евгенией Николаевной вернулись в комнату.

— Я давно хотела написать вам об одном событии в моей жизни, но в письме не расскажешь. Сейчас я приехала в Москву показать мальчика врачам, зимой у него часто бывают ангины, без операции, видимо, не обойтись. А сынок ли это мой? Да, сынок, как вы когда-то считали меня вроде своей военной дочки.

И Евгения Николаевна рассказала, что она замужем за хорошим человеком, авиаконструктором Виктором Юрьевичем Верховцевым, но детей у них нет, а несколько лет назад при аварии самолета местной линии погибла молодая женщина, машинистка конструкторского бюро Нина Сергеенко, одна из тех, кого называют «мать-одиночка», остался двухлетний мальчик, уже круглый сирота, и она с мужем решили взять его к себе, списались с двоюродной сестрой Сергеенко, и та, видимо с облегчением, сразу же согласилась, оговорив, правда, что к мальчику должны хорошо относиться.

— Что ж, — задумался Изумрудов, — по закону жизни все правильно. Между прочим, когда начинаешь стареть, к тому же писать мемуары, хотя и сугубо военные, прихватываешь кое-что и из своих личных чувств, а у меня они прочно связаны с вами.