Отражения звезд - [2]

Порастерялось многое и в жизни: жена, с которой он прожил тридцать семь лет, и каждый страшился, лишь бы не пережить один другого, — жена умерла, и он все же пережил ее, привык постепенно к одиночеству, дочь Кира давно замужем, живет с мужем в Киеве, иногда в Москву приезжает внук Валентин, окончивший Институт кинематографии, два его первых коротеньких документальных фильма недавно показывались, и знаменательным было, что один посвящался колхозной пасеке, а врач подробно рассказывал о целебных свойствах меда...

Как дед Константин Ксенофонтович, неодобрительно отнесшийся некогда к непрочной профессии внука, так и он сам, ныне дед, отнесся с некоторым недоверием к профессии кинорежиссера, которому, как и литератору, нужно не одно десятилетие понатореть, пока выберешься на дорогу.

— Чем дышишь? — допросил он внука в один из его приездов, как в свое время допросил Константин Ксенофонтович.

— Работаю в кино, дедушка, — ответил Валентин, долговязый, в темных очках, с бачками по моде и девичьим полуовалом волос на затылке. — Наверно, один из моих фильмов будут показывать по телевизору. У тебя ведь есть телевизор.

И он оглядел писательскую комнату деда, с книжными шкафами, папками, какими-то памятными безделушками на столе, привезенными из заграничных поездок, вроде фигурки бравого Швейка, — оглядел, наверно, так же, как оглядел в свое время он, Костя, кабинет деда с образцами сотов и ацетиленовой лампой начала века на столе.

— Ладно, посмотрю, — пообещал Овчинников.

— Ищи в программе передачу из Киева.

— Поищу передачу из Киева, — пообещал Овчинников также.

И хотя литература и кино связаны, он все же пожалел, что внук не пошел по другой, более прочной дороге, а полыни во всех видах искусства хватает. Однако, хоть и думая так, он вместе с тем признавался самому себе, что никакая другая профессия не заменила бы его тревожной, изменчивой, требующей всех сил души, но и одаряющей благоденствием профессии...

Внук прожил у него недолго и уехал в Киев, известил некоторое время спустя, когда состоится передача, и Овчинников посидел в этот день перед телевизором, а фильм внука показывали в перерыве между двумя периодами хоккея: съемки красот Карелии с водопадом Кивач в дыму от своего могучего спада.

Но, смотря фильм внука, Овчинников вспомнил почему-то дни своей молодости и испытал вдруг страстное желание побывать в тех местах, где прожил несколько счастливейших недель в золотом, в ту пору только открывшемся перед ним и еще туманно обещавшем мире...

В самом деле, поехать бы в это Угланово, взглянуть на ту пчеловодческую опытную станцию, которая носит ныне имя Овчинникова, отвезти книг для ее библиотеки, присоединить к ним и две его последние книги. И день спустя он написал в Угланово, что хотел бы побывать на станции имени своего деда, привезти книг для ее библиотеки, а если есть какие-нибудь пожелания, то он готовно выполнит их. Вскоре пришел ответ за подписью директора станции, что его приезду будут рады, заранее благодарят за книги и были бы особенно признательны, если бы он привез кое-какие диафильмы, связанные с пчеловодством или хотя бы с сельским хозяйством: по субботам обычно устраиваются для местного населения вечера с лекциями и показом диафильмов, и это было бы лучшим подарком для станции.

Теперь Овчинникову уже всецело захотелось побывать на этой станции, вспомнить молодость, щедро в память деда навезти всего, и он накупил диафильмов, связанных не только с пчеловодством, но и с историей, и с минувшей войной, накупил и книг, присоединил к ним свои, сделав на титульном листе надпись: «В библиотеку пчеловодческой опытной станции имени Овчинникова от автора — внука К. К. Овчинникова», дал телеграмму о своем выезде, сел в поезд, а утром было и Угланово, ныне уже не маленькая, затерянная в российских полях станция, а с вокзалом, правда небольшим, но были в нем и газетный, и аптекарский киоски, и ресторан, еще закрытые в этот ранний час. Поезд стоял уже не две минуты, а шесть, проводник помог выгрузить несколько пачек книг, и почти сейчас же подошел вежливый молодой человек, отрекомендовался сотрудником пчеловодческой станции Савиным, сказал: «Для нас большая честь ваш приезд», и Овчинникову захотелось ответить: «Ну, не очень-то большая честь... внук — это все-таки не дед, а я только внук».

— У нас своей машины нет, — сказал Савин. — Но в райкоме, как только мы назвали ваше имя, предоставили.

И по другую сторону станции стоял выкрашенный в мутную зеленоватую краску повидавший виды вездеход, дорога была уже не проселочная, а грейдерная, потом наплыли видения молодых лет, наплыл сосновый мачтовый лес, за ним поля, был июнь, цвела гречиха, навстречу широкой волной шел ее нежный запах, вся земля вокруг, казалось, медоносила от этого запаха, а июнь гудел, словно вместе с цветущей волной шло и гудение пчел или самой природы в торжестве ее созревающих сил.

На пчеловодческой станции Овчинникова встретили почтительно, с благодарностью приняли книги и диафильмы, оказалась и совсем еще юная библиотекарша, девушка в очках, несколько возвышенно сказавшая: