Отражения звезд - [19]

Утром, уходя на работу, Ксения Андреевна сказала:

— Идем, Гаврик, а к концу уроков Серафима Семеновна зайдет за тобой в школу... ради бога, слушайся ее, это добрая душа, другой раз подумаешь о таких людях — и на душе отляжет.

— Я слушаюсь, — сказал Гаврик, — только она всегда так быстро бежит по улице, ни на что поглядеть не даст, а я не люблю, чтобы быстро.

— Вот видишь, — засмеялась Ксения Андреевна, — и не поспеваешь за ней. Таких людей особенно ценить надо... значит, у нее не только душа молодая, но и ноги еще молодые.

Гаврику, видимо, понравилась мысль, что у Серафимы Семеновны ноги моложе его ног, которые не поспевают за ней.

— Ладно, — сказал он хитро, — я завтра сам затороплюсь... только держись.

— Зачем же так... все-таки Серафима Семеновна уже старый человек, а тебя она любит, она к тебе неравнодушна.

Гаврик польщенно помолчал, ему было приятно, что кто-то к нему неравнодушен, и, когда Серафима Семеновна зашла за ним в школу, старался поступать как человек, который должен ценить чувство к нему, чуть прибавлял шаг за торопливой Серафимой Семеновной, и та была довольна, что они идут рядом.

— Ты чего будешь делать дома? — спросила она. — Я сначала покормлю тебя, потом уроки приготовишь... а выйдешь погулять — теплую курточку надень, мама наказала, чтобы без теплой курточки ты и носа наружу не высунул, сегодня холодно, зима уже дышит.

— Я как сделаю уроки, к Ростиславу Николаевичу зайду.

— Докучаешь ученому человеку, лучше в «Юный техник» поиграй, построй что-нибудь, — может, в свое время инженером станешь, твое умение сгодится тогда.

Но до инженера было еще далеко, а Ростислав Николаевич сказал раз, как сказала Серафима Семеновна:

— Ежели вам нечего будет делать, заходите без стеснения, молодой гражданин... поговорим о мореплавании и об искателях жемчуга, и вообще мало ли о чем найдется нам поговорить, покажу морскую звезду, привез мне мой сын, и только и осталась теперь эта звезда.

Ростислав Николаевич сказал это горько, и Гаврик помолчал, не решался спросить, где его сын, но Ростислав Николаевич так же горько добавил:

— Сейчас на дне морском лежит... может, на том самом месте, где лежала эта морская звезда когда-то.

Гаврик почтительно посмотрел на морскую звезду, а дома спросил мать, почему Ростислав Николаевич сказал о сыне так?

— Его сын погиб в войну... я не видела его никогда, но говорят, красавец был.

Гаврик решил, что нужно все-таки почаще бывать у Ростислава Николаевича, и, зайдя к нему как-то, сразу же сказал:

— Вы, пожалуйста, Ростислав Николаевич, всегда позовите меня, если вам будет скучно... я после школы только позавтракаю и приготовлю уроки, а потом могу.

— Отлично, — согласился Ростислав Николаевич. — Я нуждаюсь в просвещенном собеседнике. Прежде отмахивался иногда от людей, мешали своими разговорами, а теперь другой раз вздохнешь по хорошему разговору.

И они решили почаще встречаться, чтобы побеседовать друг с другом.

— Вы только маме не говорите, что я опять был у вас... она сердится, говорит, мешаю вам.

— Женщина, — вздохнул Ростислав Николаевич. — Женщина нередко не понимает мужчин. А мы с тобой мужчины, мы понимаем друг друга.

— Да, — ответил Гаврик с твердостью.

Он зашел на другой день, после того, как появилась красивая хлебница, рассказал Ростиславу Николаевичу о ящике для находок, и тот одобрил:

— Это хороший ящик... а то, бывает плохой ящик, вроде ящика Пандоры, ящик с обидами и несчастьями, ящик с войной, с потерями, с кровью не только тех, кого не стало, но и тех, кто остался жить.

Гаврик не совсем понял, но ему стало жаль Ростислава Николаевича.

— Такой ящик лучше сжечь, — сказал он.

— Конечно... но Пандора не виновата была в том, что Зевс снабдил ее этим проклятым ящиком, надо было бы ей, несомненно, кинуть этим ящиком в Зевса. Однако не будем углубляться в мифологию, тем более что мать принесла тебе совсем другой ящик. А это так важно — уметь находить хорошее... находить среди зла, какого еще не мало, среди несовершенств, которых хватает. Ты тоже всегда ищи только хорошее, найдешь — сразу в ящик для находок. И раз уже получился у нас с тобой такой глубокий разговор, подарю тебе на память одну свистулечку... этой боцманской дудкой вызывают всех матросов на палубу.

Ростислав Николаевич снял со стены дудку с дырочкой на металлическом шарике и с цепочкой, показал, как надеть ее и как свистнуть, а если часто хлопать кончиком пальца по отверстию, то получится трель, и Гаврик

сначала посвистал в дудку, а потом пустил трель.

— Я теперь часто буду приходить, но Серафима Семеновна говорит — не докучай ученому человеку.

— Но ведь и я у тебя тоже учусь кое-чему. Например, святой простоте... ах, сколько бы я дал, чтобы ко мне вернулась эта святая простота!

Гаврик из вежливости посидел еще, потом сказал:

— Я пойду... у меня один урок не приготовлен.

Но Ростиславу Николаевичу, наверно, не хотелось, чтобы он уходил... наверно, ему хотелось представить себе, что рядом с ним воображаемый внук, сын его сына, которому не суждено было стать отцом.

Гаврик вернулся домой, уроки, однако, он все приготовил, просто неудобно было уйти без повода, а за окном уже черство синело после прошедших осенних дождей, и ноябрь, наверно, хрустел по утрам, как кочерыжка.