Отражения звезд - [117]

После смерти мужа, работавшего механиком на насосной станции поблизости, осталась она с сыном Василием в этом доме, работала кастеляншей в ближнем санатории, а потом пошло быстро, так быстро: сын вырос, кончил школу, ушел в армию, поступил затем в архитектурный институт, теперь строит и строит, прислал как-то альбом с фотографиями домов, которые построила в новом районе их мастерская, да и сам, наверно, живет с женой в одном из таких домов, над которыми близко лежит небо...

А с месяц назад в ответ на ее просьбу о ремонте пришел из поселкового Совета человек, осмотрел скрипучий дом, потопал ногой по его половицам, сказал:

— Ремонтировать тут нечего... одна труха. На снос.

— Как это на снос? — спросила Зоя Васильевна испуганно.

— Жить в этом доме нельзя, завалится — придется отвечать за вас.

— А я куда же? — спросила она.

— Переселим в первую очередь из-за аварийности... сейчас новый десятиквартирный дом строим, дадим комнату на первом или на втором этаже, учтем ваши годы.

— Нет уж, — сказала она, — я отсюда не уйду, здесь моя жизнь прошла. Отсюда меня только вынести можно.

— Несообразительная вы, мамаша, — сказал человек, — не понимаете аварийности. В общем, так: к весне или к самому началу лета готовьтесь к переезду. А аварийный акт я составлю.

И с тем он ушел, человек из поселкового Совета, а Зоя Васильевна пошла к соседке, Софье Климентовне Евлампиевой, прежде работавшей на телеграфе. Евлампиева, строгая и в очках, несколько похожая на мужчину, сказала:

— Ничего тут не поделаешь. Все в свою пору приходит в ветхость, но только вы сыну напишите. Он у вас архитектор, все правила насчет строительства знает. А на снос — это просто, раз и два — и нет вашего дома, а поселковый Совет обязан обеспечить вас жильем.

— Мне комнату в новом доме обещают. Но у меня ведь садик есть и огород, хотя и малое совсем все, но я без земли не могу. Не могу на землю со второго или третьего этажа смотреть. Мне она в моей руке нужна.

— Напишите сыну, — повторила Евлампиева, — он архитектор, ему на этот счет и карты в руки. Пускай приедет, с его мнением посчитаются. В прошлом году ему премию присудили, я читала в газете.

— Что же я писать ему буду, если — на снос. Жалиться только — не умею я этого.

— А вы не жалуйтесь, лишь за советом обратитесь... совет — не спрос, и кому же, как не сыну, дать вам совет? Ведь все его детство прошло здесь, ему должен быть дорог ваш дом.

Но сын давно ушел в сторону со своими делами и заботами, приезжал, правда, с женой, хоть и красивой, но какой-то холодной красотой, протомилась те несколько часов, которые провели здесь, бездумно выпила чай, сказала: «Старенький ваш домик, но симпатичный... всегда жалеешь такие старинные домики», словно еще тогда подумала, что на снос только годится он со своей трухой, и впрямь по ночам что-то шуршало в стенах, словно сыпалось, или вздрагивал дом, когда мимо проезжал грузовик.

И Зоя Васильевна решилась все же и написала сыну: «Давно не было письмеца от тебя, Васенька, но я в газете читала о тебе и радуюсь, что отмечают твой труд». Однако просить все же ни о чем не стала, только приписала внизу: «Наш дом предназначили на снос, будут весной или в начале лета выселять».

А сын должен сам понять, что это значит — остаться матери без своего гнезда, которое свила еще с отцом и с которым связана и его, архитектора Василия Дмитриевича Реведцова, жизнь.

Зоя Васильевна послала письмо, но ответа долго не было, а по ночам все чаще шуршало что-то в стенах: может быть, завелся древоточец, и точит, и точит, и подтачивает понемногу...

А потом пришло все же письмо от сына:

«Извини, дорогая мама, что отвечаю с опозданием, но был в командировке. Живем мы с Аллой хорошо, ты ведь знаешь — она тоже архитектор, так что помогаем друг другу. А что касается твоего домика, он по срокам уже свое отслужил, и правильно, что поселковый Совет беспокоится по этому поводу. Перекрытия, наверно, уже давно пришли в ветхость, в один день может завалиться, я на этот счет давно беспокоюсь за тебя. В Москве множество таких домов сносят, но я уверен, что поселковый Совет не обидит тебя, все-таки отец работал в местной организации, да и ты столько лет проработала в санатории. Мы с Аллой посылаем тебе маленькую посылочку».

Пришла и посылка с хорошим пуховым платком, вязаными варежками и несколькими кусками хорошего мыла, но Евлампиева все же при встрече спросила:

— Ну, что твой сын — посоветовал тебе?

— Конечно, — сказала Зоя Васильевна, — и посылочку даже прислал. Мне от него всегда помощь.

А про то, что сын лишь понадеялся на поселковый Совет, не обидят старую женщину, проработавшую тридцать пять лет сначала в районной больнице, потом в санатории, — про это ничего не сказала. И Евлампиева сама, по своему почину, побывала в поселковом Совете, узнала лишь, что с жильем многим плохо, а на новое строительство не хватает средств, пока придется только переселять из аварийных домов, и Реведцова стоит в списке. Фундамент нового дома уже выведен, и к весне начнут заселять.

Евлампиева не сказала, однако, Зое Васильевне, что сыну следовало бы все-таки приехать, побывать у председателя поселкового Совета, да и в райкоме побывать, у него все-таки такое положение, что к его голосу прислушаются, хотела даже сказать: «Что же, совсем он, что ли, глухой?», но для Зои Васильевны сын не был глухим, не забывал о ней, посылал то письмецо, то посылочку....