Переступив порог отеля, Персиваль убедился, что не ошибся в выборе. Окончательную же уверенность в этом он получил, когда вслед за рассыльным, учтиво провожавшим его наверх, вошёл в свой номер 215. Тот располагался на третьем этаже и выходил окнами на заднюю лужайку — «И в самом деле, можно в квиддич играть!» — и горы. Вид и отсюда был превосходный.
— Что будет сегодня вечером? — спросил Персиваль у служащего, поставившего его саквояж рядом с кроватью.
— В баре «Колорадо» на первом этаже будет живая музыка, — с готовностью отрапортовал парень. — Но это после восьми часов. Ужин подадут в семь, а до того будут лёгкие закуски на улице. Сегодня один их наших гостей отмечает юбилей, и закуски и первый напиток вечером за его счёт.
Коротко кивнув, Персиваль сунул рассыльному доллар на чай — тот крайне обрадовался и поклонился, прежде чем уйти — и остался один. Подойдя к окну, он встал перед ним, опёршись ладонями на подоконник. В душе впервые за годы воцарился покой.
* * *
К половине восьмого он спустился вниз, в столовую отеля — длинное чинное помещение с круглыми столами, покрытыми белыми льняными скатертями. Элегантные дамы вернулись с лужайки вместе со своими кавалерами, уже слегка пьяные от шампанского. Представительного вида мужчины за другими столиками обсуждали многотысячные сделки.
Грейвсу нравилось это общество — и всё же он был чужим здесь. А потому, наскоро поев, он перешёл через двери в дальнем конце столовой в бар «Колорадо». Там все пили в этот вечер за здоровье Харриса Мёрфи, банкира из Нью-Йорка. Сам банкир, седеющий человек в дорогом костюме, пил вместе со всеми скотч и ругал систему налогообложения. Персиваль заказал айриш со льдом и устроился в отдельной кабинке наблюдать за посетителями.
В этом заключалась его работа — наблюдать, думать, сводить воедино нити истории. Если говорить начистоту, махать палочкой директору Отдела правопорядка приходилось редко, преимущественно во время тренировочных боёв между сотрудниками. Но это не то, конечно… Не так, как на войне.
Персиваль сделал большой глоток виски и, не сдержавшись, поморщился больше своим мыслям, чем выпивке. Он не любил вспоминать о войне, во время которой служил в Европе. Орден от Международной конфедерации магов теперь занимает почётное место в его кабинете в министерском здании в Нью-Йорке — но вот как заслужил его, Персиваль предпочитал не думать. Убивал в памяти реки крови, через которые шагал по Парижу, Леону, Страсбургу и многим другим городам…
Ещё глоток виски. В голове приятно тяжелеет, мысли обращаются к горам. Всё же они — восхитительны. Глупцы те, кто наслаждается солнечными пляжами Флориды — в горах настоящая жизнь, только здесь можно понять о себе всё. Как ты мал и ничтожен в сравнении с миром. Как должен быть горд и спокоен. Как…
…взять топор — и рубить, рубить, рубить, бросая куски в костёр…
…трудиться для выживания. Персиваль привык с ранних лет заботиться о своём выживании сам.
Пьющий отец, безликая мать, двое старших братьев — Мэтью и Лайонел. Лео утонул в реке, когда Персивалю было четыре. Мэтт погиб в девятнадцатом — он тоже был там, в Европе, но в другом отряде, иначе бы Персиваль его защитил. Мэтт был всего лишь целителем… Псы Гриндевальда не пощадили никого.
Преисполненный злобы, бессильной ярости человека, не способного повернуть время вспять, Персиваль сжал стакан. Тот лопнул — осколки разлетелись во все стороны, впились в ладони.
— Дьявол! — выдохнул Персиваль и, выхватив из держателя на столе салфетку, приложил её к ладони. По счастью, за громкой музыкой и хохотом никто не услышал звона, и никто не обратил внимания на одинокого джентльмена в углу. Повернувшись к залу спиной, Персиваль осторожно достал волшебную палочку и невербально произнёс формулу лечащих чар. Когда с порезами было покончено, он ненадолго откинулся на кожаную спинку кабины и прикрыл глаза.
Спокойствие. Не горячится и наблюдает — вот облик профессионала Персиваля Грейвса. Именно за эти качества (а ещё за магический талант и острый ум) президент Пиквери назначила его на ответственный пост директора Отдела правопорядка. И если в этом месте всё так, как предполагает Персиваль…
Маски прочь! Маски прочь!..
Да, маски прочь. Если сведения верны, в эту поездку он сам, единолично разоблачит заговор сторонников Гриндевальда здесь, в Штатах. Если он сделает это, то утрёт Пиквери нос. Эта женщина…
СУКА!
…получит своё.
Да, получит своё… Прямо как папочка?
Персиваль вздрогнул и огляделся. Он не замечал магов вокруг. Никто не мог залезть ему в голову, не потревожив мощнейший окклюменционный щит.
Хохот вокруг сделался громче. Разрывающе заболела голова, и Персиваль, бросив окровавленную салфетку на стол, вернулся в свой номер.
* * *
Он проснулся посреди ночи из-за звука, который после минуты, потребовавшейся, чтобы окончательно прийти в себя — ему снилась раскуроченная земля и реки крови, — опознал как лязганье лифта.
Створки закрылись… Загудел мотор… С дребезжащим звуком лифт поехал… Звук стих на минуту… Створки открылись… Створки закрылись… Заскрежетал мотор…
«Кто может кататься в половину третьего ночи? — раздражённо подумал Персиваль, подсветив себе палочкой циферблат часов на прикроватной тумбочке. — Совсем никакого уважения нет у людей…»
