Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - [44]

Берта ставит свои кулаки на бёдра и произносит довольно холодно:

— Послушайте, где вы находитесь? Что за выражения, не надо мне ля-ля! Если вы играете в футбаль с репутацией честной женщины, я вам делаю ручкой и возвращаюсь домой.

— Вплавь? — иронизирует Альфред.

Его сарказм склоняет Берюрье к разуму.

— Альфред, — говорит он, — тебе померещилось!

— Ну конечно! — ухмыляется цирюльник.

— Да, Альфред. Потому что я тебе должен кое-что объяснить: месье Феликс, здесь присутствующий, он не абы кто!

— Это видно! — скалит зубы Вспыльчивый.

— Он преподаватель в лицее «Вавилон»! — декламирует Берюрье.

Альфред не относится к тем, кого можно смутить интеллектуальностью, даже наоборот. Он питает подозрение к учёным всех мастей. Они у него вызывают беспокойство, они все — немного того. По его мнению, просвещение разлагает жизнь. Это нечто гнойное, разъедающее мозг.

— Неудивительно, — даёт он отпор, будучи задетым за живое. — Быть преподом, да ещё с таким шпинделем — это открытая дверь всем несчастьям. Ладно, я вижу, что тебе больше по душе политика страуса, Александр-Бенуа. Для тебя быть рогоносцем, как другому — быть священником. Но я сделаю так, как мне подсказывает совесть…

Он уже у двери.

Последние слова, полные скрытого смысла, не оставляют Берту равнодушной.

— Что ты затеваешь, паршивец? — спрашивает она.

Он поворачивается, злорадно улыбается и посылает ей едкий поцелуй.

— О! Оставь себе свои кривляния, со мной это не проходит, стригун хренов! Говори, что ты задумал, если ты не трус!

Альфред не трус.

— Что я задумал? — шепчет он радостно. — О, ничего особенного. Просто расскажу своим клиенткам про габариты твоего месье Феликса. Ты даже не представляешь, какие похотливые на корабле бабы. Они только и думают, как бы улечься, как бы снять пробу с офицеров, юнг, старых щеголей. Когда все узнают про китайское чудо вашего препода с кормовым веслом, эти дамы ему такую осаду устроят, что нужно будет ставить перегородки перед его каютой. Они все захотят пощупать твоего Феликса. Высадят дверь, если потребуется! Ты даже себе не представляешь, что будет, Берти! Даже не представляешь…

Он выходит, оставив трио в полной растерянности. Берю встряхивает своей доброй башкой сытого человека, которого потревожили в самый разгар пищеварения.

— Ну вот, — вздыхает он, — кончилась старая дружба. Нет, я, конечно, молчу, но вы что, не могли закрыть дверь, Феликс? У вас что, так уж горело?

* * *

Музыканты в большом салоне лабают знаменитое танго с таким видом, будто думают о чём-то другом. Особенно тот, что с контрабасом. Если бы он забыл закрыть кран в своей ванне перед тем, как уйти в плавание, он бы не выглядел таким задумчивым. И ведь музыка, это так красиво, так чарующе! Почему же те, кто её исполняет, всегда выглядят так, будто разминают себе простату? Не считая великих виртуозов и дирижёров (которые, наоборот, изображают вдохновение на своих рожах и дергаются в иступлении), инструменталисты выглядят, как судебные исполнители в роли… инструмента правосудия.

Праздник в разгаре, как пишут в академических произведениях. На площадке толкотня.

Чтобы иметь точное представление о людях, надо понаблюдать за ними в танцевальном зале. Полузакрыв глаза на свои беды, они колышутся в завитках призрачного блаженства. Они трясут своими дойками и своими пышками, довольные собой. Ты не поверишь, как они гордятся тем, что скачут. И чем хуже они танцуют, тем выше они возносят свои достижения. Мне не по себе, когда я вижу, какие они дети и как они ребячатся, какие они невинные и хвастливые, старательные и неловкие, гротескные и временные. Карикатурные! И вообще, вы видели животных, которые выглядели бы так же глупо, как люди? Я нет, сколько бы ни искал, даже жираф, пингвин, птица-секретарь, бабирусса, верблюд, альпага, мангуста, баклан или угорь не выглядят так смешно, как люди. Разве что собаки, когда трахаются. Да и то… Надо заметить, они у нас всё перенимают, когда играют в «верных друзей»…

Мы все собрались вокруг большого стола, всей группой. Даже Старик стоически примкнул к нам, чтобы, как мне кажется, пресечь фортели четы Берюрье. С Бертой и Александром-Бенуа ты никогда не знаешь, как и по какой причине может грянуть гроза. Она кроется в них вместе с кометой скандала, туманностью гнусностей, готовой разразиться громом. Семейство Берю — всё равно что квартира, наполненная газом: достаточно нажать на звонок, и раздастся чудовищный взрыв.

— Я не знала, что ваш супруг так хорошо танцует! — отпускает комплимент Берта в сторону мадам Пинюш.

Мы наблюдаем за перемещениями Ветхого. Показательное выступление, не иначе! Он манипулирует здоровенной англичанкой лет шестидесяти, высокой как Лондонская Башня и немного шире. Та ещё работа — танцевать с британкой такого возраста и таких габаритов! Дама негнущаяся, словно столб. Вместо ног — сваи. Слегка завитая, набеленная, как Пьеро, рот кое-как обозначен с помощью тюбика губной помады цвета цикламена. Это фиолетовое пятнышко придаёт партнерше Сезара нечто англо-епископальное. Она выглядит весьма элегантно в своём шерстяном платье в серую и бежевую клетку, в зелёном жакете, шейном платке из красного шелка и в туфлях на низких каблуках. Она не рассталась со своей сумкой во время танца. Огромный ридикюль из потёртой крокодиловой кожи раскачивается на сгибе её руки подобно парадному колокольчику на шее швейцарской коровы. Может быть, альбионка таскает тугрики при себе? Ей, наверное, посоветовали быть настороже на борту корабля, который не принадлежит Соединённому Королевству. Объяснили, что там полно шустрых малых, которые только и думают про её кошелёк или украшение. Держу пари, что если ей удастся снять сикстисятилетнего кадра, она будет оттягиваться, подложив свой