Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - [106]

Между тем появляемся мы. Его Превосходительство видит нас, и его восторг сходит на нет. Оно протестует. Оно начинает тявкать:

— Нет, нет! Не хочу! — кричит оно. — Смотрите! Нет! Изыди! Не надо! Хватит!

Министр топает ногами так сильно, что Мамонт опускает свою усталую руку.

Пино уже подошёл. Феликс закрыл крышку рояля. Мало-помалу устанавливается тишина, хоть и полная, но не менее пронзительная.

В течение (и даже против) некоторого времени все присутствующие смотрят на госпожу министершу как Гамле́т (с ветчиной) смотрел на призрак своего папы. Все, кроме мужа. Так вот, он первым просекает, что это не сон. Он верит своим органам чувств. Другое дело, что он им не хочет верить. Они ему внушают отвращение! Он с ними не согласен! Не желает с ними иметь ничего общего! Он падает из Харибды в Сциллу! Тяжёлое похмелье в свободном падении! Без парашюта, братцы! Годы тяжкого терпения превратились в уксус. Его Превосходительство такого не любит! Такое просто нетерпимо! Его министерское око сверкает чередой убийств. Технически разных, но жертва одна. Он качает головой! Делает пальцем «нет»! Он, наверное, делает «нет» и своим членом, как безрукий калека.

— Нельзя! — тявкает он. — Запрещено! Не позволю! Я против! Назад! Чур, меня! Конец! Занавес! Время!

У него на глазах слёзы. Он дёргает головой, чтобы стряхнуть их. Подходит к своей законной, трогает кончиками пальцев её контуры, чтобы проверить осязанием, переполниться ужасом, насладиться кошмаром.

— Я думал, что ты мертва, понимаешь? — объясняет он почти неслышно, почти ласково. — Утонула, сгинула, тебя разорвали на кусочки тысячи рыб. Переварила бездна! Я дышал свободно, был счастлив, гордился своей жизнью! Весь горизонт был освещён солнцем. Моё сердце горело огнём, понимаешь, дорогая? Я говорил себе: «Ну, всё, я от неё избавился. Я её больше не увижу, никогда!» Если бы ты знала, как я ликовал! Сколь дикой была моя радость, огромной, глубокой! Жизнь в розовом свете, в голубом! Как прекрасно чувствовать себя свободным. Какие оргазмы я испытывал! Я повторял себе: «Она умерла, сдохла, кончилась!» Ах, сладкая музыка! Ах, божественное пение! «Стерва, — думал я. — Тварь! Доколумбов ужас! Прогорклая мумия! Пугало!» И всё это наконец-то кончено, наконец-то вычеркнуто, стёрто, аннулировано. Я плясал от радости в своей каюте! Мочился в пижаму ночью оттого, что жизнь стала такой дивной, как во сне. И вдруг ты, моя прелесть! Ещё страшнее, чем когда-либо, ещё ужаснее! Ещё чудовищнее! Гурия, тварь, мегера, ведьма! Дантовское видение! Пагубная привычка! Карикатурная карикатура! Сливная труба с похмелья! Плесень! Конская сбруя! Рыба-кошка! Власяница! Ненавижу до самых хромосом, дорогая! Гниль моей любви! Прилипала! Катастрофа! Извращение! Я ожил, не видя тебя! Если ты останешься, я умру…

Мадам Дюгазон, надо сказать, при этих словах должна была проявить какую-то тень недовольства. Она могла бы выдать досаду или боль, хотя бы злобу, не правда ли? Ничего подобного, ребята! Она мило качает своей головкой ощипанной совы и говорит:

— Я слишком разделяю твою боль, чтобы не понимать её и не сочувствовать тебе, Лулу. Если я появилась вновь, то не по своей вине, а по вине этого мальчика (показывает на меня), который выгнал меня из укрытия, как охотник выгоняет дичь. Что ты хочешь, он сыщик. Если бы не он, ты бы никогда обо мне не услышал. Меня бы вычеркнули навсегда, и мы бы закончили свои дни прекрасно, потому что вдали друг от друга!

— Где же ты была?

Она улыбается.

— Меня укрыли, спрятали в одном милом, хотя и тесном тайном уголке позади сауны.

Берюрье делает наф-наф ноздрями.

— В тайном уголке? Что за ерунда?

— Именно, капитан! Втайне от компании «Паксиф» несколько человек на корабле, среди которых были твой предшественник, врач, его ассистент и два массажиста, наладили систему совершенно нового типа… Их организация называется «P. D.», не так ли, мадам?

— Точно! — отвечает воскресшая.

— И это означает «Paradis Définitif»[114]. Одним словом, P. D. предоставлял возможность некоторым лицам, по разным причинам уставшим от людей, исчезать бесследно.

— Синдикат смерти? — спрашивает Пинюш.

— О нет, мой старый хрыч, наоборот, синдикат жизни.

— Не понимаю, — признаётся Берю.

— Сейчас поймёшь, — обещаю я. — Все пропавшие — богатые люди, которые тщательным образом благодаря P. D. подготавливали свой уход из опостылевшего им мира. Они покидали его неожиданно после того, как делали все необходимые финансовые приготовления.

— Короче говоря, новое дело Петио? — обрывает Пухлый.

— Никоим образом! Петио сжигал свои жертвы, чтобы от них ничего не оставалось, тогда как P. D. всего лишь греет их на солнышке славной Греции. На склоне острова Деконос сделали роскошное убежище, в котором пресытившиеся люди живут райской жизнью. Это необычное предприятие придумал и пустил в ход массажист Анн. Во время круизов или в своём кабинете на Лазурном Берегу, где он практикует в промежутке между сезонами, он набирал желающих бежать от цивилизации. Одинокие старые девы, люди, уставшие от обязанностей, полукалеки, те, кого измучила супружеская жизнь, как в случае мадам Дюгазон…