Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - [105]

Ну как вам этот текст, мои козлики? Разве не документальная литература? Разве не чувствуется, что мы на борту «Титаника»?

Мне остаётся только подождать результата. К счастью, «Мердалор» швыряет ещё сильнее. Нет нужды распалять воображение, чтобы представить себе эту течь! Моё объявление, похоже, было услышано всеми пассажирами, вы бы видели эту сцену спасайся-кто-может! Капитан и мужчины первыми! Женщины и дети после, если хватит места и не будет перегруза в шлюпках. В коллективных паниках, что бы там ни пели, герои встречаются редко! Они устали, как сказала бы Кристина[110]!

Вода продолжает хлестать из бассейна. Полными вёдрами, которые разливаются во все стороны по воле бортовой и килевой качек. Она плещется у массажистов, как и везде. Слышатся плюх, флок, чбитзз. Я не знаю, что его сегодня укусило, это Средиземноморье, но оно расходилось не на шутку! Оно превратилось в эпилептика! Противное! Злое! Бешеное! Фурия, одним словом, если уж применять сочные эпитеты. Моё внимание привлекает продолжительный скрип. Я делаю ухо лопаткой, пытаясь определить источник этого звука. Поверьте мне или сломайте свой фундамент, но это старый англичанин, который решил поскакать в гимнастическом зале по соседству. Прямой, на деревянном коне, он гарцует наперекор тайфунам! Как будто самое время заниматься конным спортом! В коробке скоростей происходит переключение. Учтивый подданный британской им-пэрии переходит в галоп. Нно! Нно! Бадабум, бадабум, бадабум! Берберская фантазия! Йохооо! Техасское родео! Шторм? Да он его и не заметил, мистер Мудл! Бывший майор индийской армии, как я думаю, держится на своём парадном коне, как будто показывает новобранцам в военной школе Хорскикет! Дагада́, дагада́, дагада́! Он представляет себя в открытом поле среди африкандеров. Преследует зулусов! Летит к Наполеону. Хочет остановить Груши! Разделить победу при Азенкуре! Как если бы вся Англия скакала посреди кораблекрушения! Бадабум, бадабум, бадабум! Вот так, невозмутимо, бессознательно! Наперекор судьбе, всегда. Надо видеть, как он идёт на штурм! Его худой зад приподнимается в ритме. Иногда его конь ложится почти пластом, но он держится в седле! Искусный, я бы сказал, всадник! Хотел бы я увидеть его на коне из плоти, на настоящем, чистокровном, с родословной! Но об этом в другой раз, мои милые, ибо моё внимание переключается на какое-то движение со стороны сауны.

Дверь последней приоткрывается, и высовывается непричёсанная головка землеройки мадам Газон-сюр-Лебид.

Глава 32

Есть ещё один, кто плевать хотел на стихию, потому что разбушевался ещё больше. Тот, кто сеет ветер, чтобы пожать бурю. Это Берю.

П. Д. Ж.-Капитан-Палач даёт сольный концерт в музыкальном салоне. Что там Вагнер по сравнению с ним, просто зефир! Вздох! Сгустившаяся тишина! Он гасит и дубасит, мой капитан Фракасс[111]. Он месит! Он лупастит!

Архимед лежит в разделанном виде на канапе. В данную минуту взбучку получает министр. Тот, кто угощался плёткой, теперь млеет от увесистых затрещин. Он попал под работающий молот. Глаза помутнели, губы одновременно распухли и вытянулись, скулы цвета трюфелей, зубы с прорехами. Он не перестаёт кудахтать. Благодарит! Просит ещё! Умоляет бить дальше. Он без ума от боли. Он от неё дуреет. До сих пор его наклонности деда с розгами никак не отвечали его положению. Никто не мог подорвать его репутацию. Надо было бережно относиться к его внешности, чтобы он мог ещё делать рукопожатия, не шепелявить перед телекамерами. Надо было улыбаться президенту, чувствовать себя в своей тарелке во время маний-фестаций (что не просто и требует тренировки). С учётом вышесказанного с ним обходились вполсилы, били слегка, старались не причинять боль! Как будто взбивали сливки! Плётка-многохвостка для лимфатичных. Их Превосходительство никогда не удовлетворялось полностью! Никогда! Оно не утоляло голода. Не знало пьяной радости четвертуемого! На нём не оставалось глубоких следов. Кровью нечистой зальют наши поля. Его портрет берегли, старались не оставлять на нём синяков, не отрывать лопухов, не гнуть рубильник и не набивать шишек на фейсе.

Его Превосходительство даже не надеялось получить такую трёпку. Натуральную, от специалиста, от знатока своего дела! Берю — это медник лупцовки. Он не просто бьёт: он отделывает! Он придаёт форму! Клауе́[112] наоборот! Из плейбоя он тебе может сделать Франкенштейна. Он знает болевые точки лучше, чем китайский палач династии Минг. Места, которые распухают быстрее, чем какие-либо другие, где кровь брызжет сильнее, где нервы горят, словно факел. У Толстяка глубокие знания анатомии. Такое знание тела, что Амбруаз Паре́[113] рядом с ним — просто ничто! В руках Бугая любая личность преображается. Человеческая плоть становится глиной.

Представьте, какой праздник у министра! Он получает истинное наслаждение! Источает восторг во весь голос! Вибрирует нижними мембранами!

Берю принимает его истерику за браваду, за наглый вызов и от этого возбуждается, озлобляется ещё больше! Он колотит его, сколько есть силы, и вставляет неожиданные вопросы.

— Что ты сделал со своей законной, мудель гороховый? Кинул в воду, подлая тварь? Просунул через иллюминатор в своей каюте, не иначе. Разрезал на кусочки и спустил в унитаз?