– Салигияры – воплощённая любовь, но не жди от них той романтики, которую люди привыкли вкладывать в это слово. Они не задумываясь жертвуют собой ради того, кто им дорог. Они прикроют близкого от любой опасности, но они не станут кричать на весь мир о своей любви, писать пылкие письма и осыпать комплиментами. Они не умеют лгать, поэтому их слова могут ранить нежное девичье сердце, которое трепещет от сладостной лжи.
От этого знания – не легче. Но ведь было то «спи, котёнок» в тюрьме, и «я принимаю её грехи на себя». И сегодня, когда я дарила венок, разве в его глазах не растаял лёд? Я вздыхаю – будет непросто полюбить любовь…
Отец Элефантий смотрит туда, за мои глаза, в душу, что полна смятения и боли. Он не подаст руку, не поможет, бурный поток чувств я должна переплыть сама.
– Ты ведь хотела узнать, кто такие сильфиды?
Успокаиваюсь, беру себя в руки и киваю. Очень хочу. Жизненно надо.
– Сильфиды – перволюди. Они были здесь до того, как явились спящие и возникла Небесная твердь.
– Откуда взялись спящие?
– Тексты утрачены, всякие воспоминания о них убраны из коммлинка и памяти людей. Но мне удалось, – он наклоняется близко-близко, обдаёт клубничным дыханием и шепчет: – собрать кое-какие сведения о них. Спящие пришли из тьмы. Когда они явились – небо стало твёрдым и железным. А на землю полетели алмазные звёзды. Те прорастали потом и становились забавными зверьками…
– Сонниками?
– Да.
Говорит и грустнеет, отводит взгляд. Дальше я уже догадываюсь сама: а те вырастали в грехи.
– Сильфиды противились этому. И у спящих не было оружия, способного сдерживать сильфид. Стоило этим легкокрылым созданиям собраться хотя бы втроём и запеть – всё, грехи, которые насылали спящие, гибли сотнями.
– Стоп! – это надо переварить и уложить в голове, но времени у нас, как всегда, нет. – Зачем спящие насылали грехи? Грехи ужасны, они убивают всё живое, чего касаются.
– Грехи – это кары. Люди не признавали спящих за богов. Не боялись их и не поклонялись им. Люди любили сильфид – добрых, заботливых, справедливых, красивых и очень сильных.
– А почему бы их не любить, если они так хороши?
– Потому что они – зло! Соблазн и красота! Они воспитывали в людях гордыню, и те строили огромные, почти до неба, дома. И летали по воздуху в страшных железных птицах. Они писали музыку и стихи без лицензий! Подумать только! Кого же им уважать, если они сами были почти как боги! Вот спящие и разозлились. Они сделали так, что люди повернулись против сильфид.
– Даже так, – подвигаюсь поближе, потому что в воздухе пахнет вселенской подлостью.
– Они показали людям, как жестоки сильфиды. Выпустили целую стаю сонников. Те были милы, играли на полях, фыркали, давались в руки. Люди, особенно дети, охотно брали их и веселились с ними. А потом налетели сильфиды и уничтожили всех до одного. Люди тогда ещё не знали, что сонники вырастают в грехи. Зрелище было ужасным. Я даже видел пару снимков с той трагедии. Они затерялись между ссылок коммлинка. Оторопь до сих пор. И люди отвернулись от сильфид. Стали охотиться на них и сдавать спящим. А если в семье рождалась сильфида, они рождались у обычных людей, как ты у своих родных, такая семья признавалась преступниками и уничтожалась. Впрочем, никто и не прятал сильфид, кроме твоего отца.
В голове гул, а во рту – мерзко, будто разжевала гнилое. Почему я должна спасать этот мир? Мир, который убил то, что было прекрасно? Гадкий, прогнивший, где музыку и стихи может писать любой дилетант, лишь была лицензия.
Но отец Элефантий беспощадно продолжал:
– Потом спящие уснули, а грехи – продолжали жить и плодиться. Появились падшие. Пришлось вырастить Сумрачный лес, изгнать за него падших и создать Эскориал для соблюдения интердиктов Великого Охранителя, ибо только так стало возможным покончить с бедами и войнами. Они разрывали нас. Но Охранитель всем помог, да продлится благость его на века.
Охранитель ваш убил всё живое и настоящее, всё прекрасное и дерзкое. Вымел из мира любовь. Оставил похоть – для простачков, и любовь-служение – для избранных.
Все остальное – непристойно.
Искорёженный, ненастоящий мир.
Фишки на игровой доске глумливого мальчишки.
Отец Элефантий идёт волнами, как сбрендившая голограмма. Качает головой, улыбается горько. А глаза – совсем молодые и синее сини. Белые с золотом волосы струятся по плечам. Он кидает мне розу – алую розу в алой росе (или это кровь?) и шепчет:
– Спаси!..
И исчезает в клубничном флёре.
А я падаю в сон, тревожный, тяжёлый, сон, где убивают красоту, и просыпаю тренировку…
Гудок двенадцатый
… хреново.
Они пялятся на меня, будто чумная какая. Блиииин.
Я сама ж ни фига про этого Охранителя не знаю. Думала, баба Кора поможет, как раньше. А она вон, на дыбошки вся.
А мне – защищай.
– Он же хороший, – говорю. – Для нас хочет всё.
– Для нас?! – чую, готова рвать, аж пышет. – Да из-за него всё! – кричит, – и лес этот Сумрачный, и наше Залесье гнилое, и ангелы в небе!
Ага, блин, во всём Охранитель виноват! Нашли крайнего и довольны! А сами-то хороши тоже.
– Армагедец всем придёт! – ору. – Даже если ни ради него, ради нас же!
А ваще – по хрен! Подыхать не собираюсь – не пожила. И у меня не было ещё этого, как у Данте и Беатриче, как у Фила и Маши, когда крылья за спиной и летишь. А я хочу!
