Отправляемся в полдень - [57]

– Смотри какие! – берёт двоих и мчится ко мне. Протягивает в руках издалека, котята орут испугано и надсадно, беспокоя кошку. Та мечется, не зная – бросить ли оставшихся, или бежать за этими?

– Лучше верни маме, глянь, как она просит и смотрит на тебя, – приобнимаю Лэсси за плечи, веду к корзине. Она кладёт котят с явной неохотой.

– Отец Элефантий сказал, что когда они подрастут, одного, какого захочу, я смогу взять себе. Но я хочу двоих – чёрненького и вон того, с пятном. Мне можно?

– Можно, – улыбаюсь её, – какого захочешь! А теперь айда плести венки. Умеешь?

Она мотает головой.

– Тогда договоримся так – ты собираешь цветы, самые-самые красивые, поняла? – Лэсси кивает, хотя по восторгу в глазах – красивые для неё все. – И приносишь мне, а я буду плести венки – тебе и девочкам.

– А себе?

Я одета в чёрно-серое, как послушница волосы заплетены в тугие косы и повязаны белой косынкой. Вряд ли к такому наряду подойдёт венок. Но Лэсси смотрит выжидающе.

– Хорошо, и себе, – обещаю.

– А господину Уэнберри? – дети, порой, и не понимают, как жестоки.

– Вряд ли он что-то возьмёт из моих рук… Тем более такую глупость, как венок.

Лэсси топает ножкой.

– Ты должна! Он ведь так любит тебя!

– Любит? О, Лэсси, ты ещё слишком…

– Нет, – и в глазах дрожат слёзы, – я не настолько маленькая, чтобы увидеть любовь. Он же там, весь в крови был, а тебя тащил на руках и отдавал распоряжения, куда доставить и какую помощь оказать. А когда ты болела тут, приходил и сидел у твоей кровати. И так смотрел на тебя! О, как он смотрел! Как та кошка, когда я забираю у неё котёнка. Словно тоже боялся, что тебя у него заберут! Но ты злая, злая и неблагодарная! Даже венка ему не хочешь сделать.

Тяжело дышать, плюхаюсь на траву, мну лиф, желая содрать это строгое, закрытое платье. Потому что правда обрушивается враз, из уст младенца и давит непомерным грузом.

Он любит меня?!

Тогда почему так холоден его взгляд и так колючи слова? Если он любит меня, то почему же мне так больно при одной только мысли о нём? Я читала о бабочках в животе, а у меня – лишь горечь полыни на губах. Разве любовь бывает такой?

Ветер треплет упрямые пряди, не захотевшие лечь в рисунок косы, бросает мне их в лицо и шепчет: бывает…

Я верю ему.

Я верю Лэсси.

Но моё сердце плачет.

– Хорошо, – говорю, когда обретаю возможность дышать, – я сплету венок и ему. Из самых ярких цветов.

– Ты ведь тоже любишь его? Ведь, правда? – и смотрит так, будто нет ничего важнее моего ответа.

Но я не знаю, что сказать. Моё глупое сердце в слезах, так не бывает от любви.

– Не знаю, – пожимаю плечами, – но обещаю тебе: постараюсь полюбить.

Лэсси грозит пальчиком: смотри мне! – и убегает собирать цветы.

***

Я выгляжу глупо с этим венком на голове. И ещё большую глупость совершила, когда поддалась на уговоры девочек – а они потом собрались все и начали хором! Вот теперь стою в гостиной, обставленной в стиле кантри, и пялюсь на затылок Бэзила. Мой суженый, как все твердят, что-то просматривает на клавиатурном экране. Немного инфернальный в голубоватом свечении, как будто активировал свою силу салигияра и охвачен синим огнём.

В раскладе девочек всё просто: побежала, надела на голову и… совет да любовь. А в реале – стоишь и просчитываешь: убьёт сразу или потом.

– Не убью вообще, – говорит он и оборачивается ко мне. – В конце концов, рано или поздно это должно случиться. Так почему не теперь?

– Случиться что? – он идёт на меня, а я пячусь и прячу венок.

– Наше венчание. По законам Летней Губернии если девушка дарит венок мужчине, значит, с этого момента они считаются официально повенчанными. Ну же? Что же вы медлите?

Он даже наклоняет голову, но мне всё равно приходится тянуться. Удивительный диссонанс с его формой. Но красивый, и сам он красивый. И глаза греют и лучатся, как самое доброе солнце.

Таких не бывает, такие приходят лишь в заветных девичьих снах.

Я улыбаюсь ему, наверное, глупо и растеряно. Он – целует мне руку, с почтением, как леди.

Всё ещё сплю? Брежу. Сейчас проснусь, и он исчезнет… И эта комната. И весь мир. Будет только папа, и Машкина палата, и Фил. Неделей раньше я бы обрадовалась, а теперь… совсем не хочу просыпаться.

Бэзил возвращается на своё место, в венке, но бросает мне через спину небрежно:

– Тренировка завтра в шесть. Не пропустите.

– Какая ещё тренировка? – в голове шум, похожий на звон бокалов и колоколов. Репетиция свадьбы, что ли? Мы же вроде обвенчались сейчас?

– Нужно как можно скорее пробудить ваши силы сильфиды и научить вас контролировать их. А то придётся вас уничтожить, как вышедшее из строя оружие…

А это тебе вместо брачной ночи и слов любви. Чтобы губу не раскатывала, ага.

И если на вопрос о любви к нему я ответить не могла, то с ненавистью определилась чётко. Невозможно любить бездушную машину! На что я рассчитывала! Дура!

…отец Элефантий увещевает снова, а у меня – дежа вю. Спасает лишь то, что за окном вечереет.

– Наш разговор затянулся, – он зажигает свечу и подсаживается ближе. Я устраиваюсь на кровати, уставляюсь в стену и обнимаю колени. Меньше всего хочу сейчас что-то слушать, но жалеть себя не дадут.