Его слушали жадно, приоткрыв от внимания рты. Доброе слово и кошке приятно, а уж человеку… Завороженные матросы поверили в свой собственный героизм и в то, что сейчас нужно только прикончить пару-тройку особо вредных офицеров и – вот она! Победа!..
Орудие бухнуло совершенно неожиданно. И вслед за звуком выстрела разом заскрипели тормоза. Моряки снова попадали один на другого. Антонову-Овсеенко пришлось хуже всех: он оказался в самом низу этой кучи малы. А когда он, оглушенный и полузадушенный, смог наконец подняться, в вагоне уже никого не было. Кряхтя и поминая про себя чью-то мать, Владимир Александрович бросился к выбитому окну, узнать, что случилось…
Действительность оказалась суровой и пугающей: в полуверсте от их эшелона дымил настоящий бронепоезд. Его орудия и пулеметы недвусмысленно смотрели в сторону поезда балтийцев, а с фланга растерянную толпу моряков охватывали конные.
– А ну, бросай оружие! – крикнул кто-то из кавалеристов. – Ложь, к такой-то маме, пока вас всех в капусту не покрошили!
Моряки жались к своему составу, но оружие пока не бросали. Наоборот, кое-где залязгали затворы…
Антонов-Овсеенко понял, что надо срочно брать ситуацию под свой контроль. Иначе сейчас кто-то из особо отважных революционных матросов нажмет на спуск, а бронепоезд после этого положит всех, не разбирая ни правого, ни виноватого…
Он вышел вперед и поднял руку:
– Товарищи! – закричал он во всю мощь своих легких. – Товарищи, это – ошибка! Мы – свои! Мы идем к вам на помощь!
– М-да? – удивился какой-то всадник, подъезжая поближе. – А на кой нам помощь, дорогой товарищ? Мы вроде как ни у кого помощи не просили?
Однако часть кавалеристов опустила оружие. Бронепоезд пока хранил молчание…
– Я – уполномоченный Временного правительства и Петроградского совета солдатских депутатов! – сообщил Владимир Александрович. – Вот мой мандат… – и он протянул конному бумагу, подписанную председателем правительства князем Сергеем Львовым и военным министром Борисом Савинковым.
Тот поднес ее к глазам, прочитал. Заинтересованно посмотрел сверху вниз:
– Ага, значит, ты – Антонов-Овсеенко? Тот самый?
– Ну да, – не без гордости отозвался Владимир Александрович. – Тот самый, товарищ, тот самый. Вон хоть у товарищей моряков спросите…
С этими словами он обернулся к балтийцам. Те, несколько успокоенные, подались вперед. Один из них, с торчащим из-под бескозырки рваным ухом, ухмыльнулся:
– Да он это, он, братишка! Не сумлевайся…
– Ага, – повторил всадник и призывно взмахнул рукой.
Подъехали разом человек сорок, и один из них вопросительно взглянул на первого всадника:
– Слушаем, товарищ атаман.
– Значит так, – начал «товарищ атаман». – Этих, – жест в сторону матросов, – разоружить, содрать брюки и всыпать плетей по пятнадцать. Если кто-то покажется особо тупым – добавить пяток, но не больше. Потом отобрать все спиртное, какое найдется, кокаин, морфий и всякую прочую гадость и отправить в город пешим ходом. Да, только сперва перепишите всех: если еще раз с кораблей сбегут или еще что – расстреляем. Вопросы?
– Никак нет, товарищ атаман!
– А вот с тобой, Антонов-Овсеенко… – Анненков, а это был именно он, задумался. – С тобой… Глеб мне про тебя столько всего рассказал, что я вот думаю: тебя один раз убить – мало. Ты с нами поедешь – пусть особисты с тобой вдумчиво поговорят.
Два человека тут же напрыгнули на Владимира Александровича, и через пару секунд он лежал скрученный и спелёнатый так, что даже извиваться не мог. Последнее, что услышал бывший уполномоченный, бывший меньшевик, да и фактически уже бывший человек, было:
– Ребята, прежде чем начать сеанс массажа седалищ, расспросите этих хануриков, сколько еще поездов к нам идет?..
Автомобиль назначенного «диктатором для ликвидации беспорядков» Кишкина[159] медленно катил по Московскому шоссе. Рядом шли колонны 68-го Бородинского пехотного полка – одного из двух, выделенных Северным фронтом для участия в свержении императора[160]. Пообочь дороги, не торопясь, рысили всадники из 15-го Татарского уланского полка.
Автомобиль диктатора догнало другое авто, обогнуло и остановилось. Из него вышел, поправляя казачий чекмень, полковник Половцев[161]. Кишкин велел остановиться, но прибытия своего военного эксперта ждал сидя.
– Я распорядился разворачиваться в боевые порядки, – сообщил полковник. – Противник у нас серьезный, и походным порядком его не взять…
– Вам, разумеется, виднее, – осторожно сказал Кишкин. Его покоробило, что бывший командир Петроградского гарнизона не удосужился его поприветствовать, но потом Николай Михайлович рассудил, что он ведь – человек не военный.
Раздались выкрики команд, бородинцы зашевелились, завозились, колонны начали разворачиваться и принялись расползаться по заснеженным полям.
– Вы, господин диктатор, – произнес Половцев, – в тыл бы оттянулись. Здесь сейчас может стать жарко.
Кишкин встал в автомобиле и завертел головой. Вокруг, кроме выделенных на подавление Георгиевской дивизии войск, никого. Николай Михайлович удивленно посмотрел на полковника, но тот ответил спокойно:
– Я, видите ли, знавал многих из тех, кто сейчас служит у Анненкова. И могу вам сказать с полной уверенностью: это люди храбрые и опытные.
