– …Глеб Константинович, голубчик, я прекрасно понимаю, что в бою может случиться всякое. – Новицкий по-бабьи всплеснул руками. – Очень хорошо вас понимаю. Но объясните мне, пожилому человеку: каким образом вашим солдатикам удалось свалить портовый кран? И главное – зачем?!
Львов крякнул и покраснел. Этот кран повалил он сам, с таким расчетом, чтобы тот, упав, накрыл пулеметное гнездо противника. Взрыв двухпудовой мины под одной из опор аккуратно уложил кран в нужное место, вот только как объяснить это адмиралу?..
– Вы, батенька мой, уж прикажите на место его поставить, – попросил Павел Иванович. – Непременно поставить, а то ведь он же подъездные пути перекрывает…
– Павел Иванович, но ведь, если мне не изменяет память, там рядом еще парочка стоит, нет? – Положительно Львов понятия не имел, куда девать руки. – Может, ими его и поднять?
– Инженеров нет, чтобы такое рассчитать, – развел руками Новицкий. – Впрочем, Глеб Константинович, голубчик, я слышал, будто вы – изрядный конструктор. Вот вам, как говорится, и карты в руки. Рассчитайте нам этот подъем, а я за вас век Бога молить стану. Ведь, рассудите, в самом деле: что же это такое, когда кран – и прямо на путях? Вы уж постарайтесь…
Львов тяжело вздохнул:
– Я так понимаю, что никакого способа выпутаться из этой кабалы у меня нет?
– Голубчик вы наш! Да ведь кран…
Львов снова вздохнул:
– Ладно, Павел Иванович, я уже все понял. Но только крановщиков у меня в дивизии нет…
– Кого нет? Машинистов? Так это-то беда – не беда. Здешних найдем, вы уж только нам рассчитайте…
Львов обреченно кивнул и пошел. Анненков кошкой отпрыгнул в сторону, чтобы не попасться другу на пути. Не хватало еще, чтобы начальник штаба вел свои расчеты вместе с командиром дивизии…
Постепенно в Стамбул начали прибывать войска. Первой на пирсах, возле которых гордо возвышался поднятый силами штурмовиков портовый кран, разгрузилась Черноморская десантная дивизия. Гордо вышагивавшие по улицам Константинополя солдаты Царьградского, Корниловского, Нахимовского и Истоминского полков глядели соколами. Вплоть до первой встречи с георгиевским штурмовиками…
Все началось с требования какого-то поручика Нахимовского полка, который в разговоре с зауряд-прапорщиком Варенцом не то сделал ему замечание, не то только собирался его сделать.
– Ты, благородие, себе три жизни намерил, али как? – сплюнув на сапог поручика, зло поинтересовался Варенец. – Ежели нет, так шел бы себе мимо, пока тя кавалеры жизни не поучили…
Ошалевший от такого заявления офицер схватился за кобуру, но даже не успел ее расстегнуть. От здоровенного удара прикладом в спину он полетел кубарем, а над ним встал фельдфебель Доинзон:
– Я таки интересуюсь, – с деланным равнодушием произнес он. – Шо, в офицеры уже таки стали принимать глухих? Вас же спокойно и вежливо попросили идти себе мимо. Вот и идите, а за оружие хвататься, если не умеешь им пользоваться – очень большая глупость. Могут неправильно понять…
Когда несчастный поручик описывал этот прискорбный инцидент, то больше всего он возмущался тем, что в этот самый момент мимо проехал на автомобиле штабс-капитан штурмовиков, которому все тут же отдали честь. Он же равнодушно скользнул взглядом по сидевшему на земле поручику, козырнул в ответ своим бойцам и поехал дальше.
По этому поводу Колчак закатил Анненкову форменную истерику, а тот, в свою очередь, вставил фитиля Львову. Один на один…
– …Вот и начинается то, о чем я тебе говорил… И что делать будешь?
– Что-что… Пойду, извинюсь перед этим поручиком, а потом поговорю с ребятами. Скажу, что извинялся из-за них перед каким-то… – Львов не договорил, но в его тоне чувствовалось, что мысленно он наградил поручика кучей эпитетов, вовсе не литературного толка…
Но еще до извинений произошло несколько стычек между солдатами полков и штурмовиками. Результатом стали синяки у нижних чинов Черноморской дивизии, причем в количествах, превышающих все мыслимые и немыслимые пределы.
Тут уже пришла пора жаловаться Анненкову. Сурово, но корректно он сообщил командиру черноморцев генералу-майору Свечину[126], что нападать на георгиевских кавалеров недопустимо и что он ждет известий о мерах, принятых против участников этих безобразий. Какие меры были приняты, так и осталось неизвестным, но после этих случаев драки между штурмовиками и военнослужащими других частей прекратились раз и навсегда. И вновь прибывших солдат, матросов, казаков и офицеров Балтийской морской дивизии, отдельного казачьего полка и роты самокатчиков черноморцы сразу предупреждали: «Штурмовиков георгиевских трогать не смей! Целее будешь…»
Кое-как быт базы Черноморского флота на Мраморном море налаживался. Постепенно снова открывались лавочки, магазинчики, кофейни, ресторации. Снова ожил рынок, на котором с утра до вечера орали и торговались турки, арабы, греки, евреи и даже чудом уцелевшие армяне. Начали снова выходить газеты, в том числе – на русском языке. Целых пять!
Анненковцы потихоньку засобирались домой, в Россию. «Засиделись!» – стало девизом всей Отдельной Георгиевской патроната Императорской фамилии штурмовой дивизии, который поддерживали все – от ефрейторов и до генералов. Наконец Львов на утреннем докладе официально сообщил Анненкову, что, если они и дальше останутся сидеть у белых скал Босфора, то он лично ничего не гарантирует…