Отморозки: Новый эталон - [25]

Цесаревич находился в расположении Георгиевской дивизии уже второй месяц. Императрица при поддержке Распутина убедила Николая спрятать сына среди тех, в чьей верности он может не сомневаться. И вот мальчик отправился в дивизию, где попал в руки Львова. Жуткого вида генерал и раньше нравился пареньку, но тут цесаревич был попросту очарован своим наставником. Глеб имел богатый опыт в воспитании детей: как-никак, а у Маркина имелись трое сыновей и дочь, которых он вырастил вполне приличными людьми. Так что с цесаревичем он общался спокойно, как со взрослым, занимался военно-прикладными видами спорта, учил стрелять, заставлял качать мышцы, тянуть связки, да и вообще – делал все, что только может понравиться двенадцатилетнему подростку. Разумеется, он учитывал болезнь мальчика, но Распутин, несколько раз приезжавший в дивизию, проводил с цесаревичем какие-то, как он выражался, «сиянсы», после которых болезнь заметно отступала. И мальчик просто влюбился в эту простую военную жизнь. Вместе с солдатами он по утрам бежал на зарядку, управлялся с ППШ, стрелял в мишени, учился обращаться с минами и подрывными зарядами и, замирая от сладкого ужаса, пыхал на полигоне из огнемета.

Отъезд Глеба в Красноярск Алексей воспринял как личную трагедию и считал дни до возвращения «дяди Глеба». Попутно он закатил старшей сестре здоровенный скандал за то, что та предпочла Анненкова Львову, а потом долго и настойчиво уговаривал «гувернантку» Татьяну бросить своего «сахаринового Маламку» и обратить внимание на настоящего мужчину[47]. И ведь уговорил, вырвав у сердобольной сестрицы клятвенное обещание обязательно сойтись со Львовым поближе, чуть только генерал вернется из своей служебной поездки в Сибирь.

Надо ли говорить, что мальчик просто не смог усидеть на месте в дивизии, когда узнал, что «дядя Глеб» прибывает в Петроград. Отец научил его управлять автомобилем еще два года тому назад, ну а усесться за руль – совсем не сложно, особенно если все казаки и солдаты просто не чают души в маленьком воспитаннике своего командира…

Львов занимался делами дивизии, которых за время его отсутствия накопилось преизрядно, одновременно поясняя Алексею тонкости обращения с бризантными веществами, когда в его кабинет вихрем влетела Сашенька. Привычно чмокнула в бледную щечку цесаревича, а потом, не церемонясь, взобралась на колени к Глебу.

– Ну, и где они?

– Кто? – спросил Львов, ошарашенный подобным напором. За время поездки он успел несколько отвыкнуть от непосредственности своей современницы.

– Ну эти твои коммунисты? Ты же за ними ездил?

Глеб сделал страшные глаза и взглядом показал на Алексея, но Александра ничуть не смутилась:

– Ой, можно подумать…

– Да невредно было бы, пожалуй…

– Слушай, перестань на меня наезжать! Ты что же думаешь, что твоему любимцу никто ничего не объяснил? Да я лично с ним этот… как его? Ну, там, где призрак бродит по Европе…

– И колотит всех по жопе, – неожиданно добавил Алексей, расплывшись до ушей в веселой улыбке.

Львов подавился зажатой в зубах папиросой и долго смотрел на обоих, переводя потрясенный взгляд с одного на другого и обратно. Наконец выдавил:

– Вы что, «Манифест коммунистической партии» Маркса умудрились изучить? А еще чем занимались?

– Всем понемножку, – беззаботно махнула рукой Сашенька. – Мы с Лешкой тут всего и начитались, и настрелялись, и набегались… Знаешь, как он теперь из браунинга лупит? Пуля в пулю весь заряд…

– Та-а-ак… Скажи мне, красавица, а в пионеры ты его еще не приняла?

– Нет, только в октябрята, – ляпнула Александра и, перехватив безумный взгляд Глеба, успокоила: – Да шучу я, шучу…

– Слава Аллаху, – вздохнул Львов. – М-дя, оставлять вас одних было грандиозным недомыслием. Интересно, куда Борис смотрел?

– На сестрицу Ольгу, – сообщил цесаревич. – А сестрица Татьяна сказала, что ты ей, дядя Глеб, очень нравишься. Вздыхала по тебе, – соврал мальчик на голубом глазу. – Фотографию твою на столе поставила…

Фотография Львова действительно стояла на столе цесаревны, а еще одна висела над кроватью, чуть ниже образка святой мученицы Татьяны – в этом Алексей не погрешил против истины. Правда, он умолчал о том, каким путем эти фотокарточки попали к его сестре, но ведь это не так уж и важно, верно? Не надо дяде Глебу знать об этом. Как и о том, что он подкараулил противного Маламку и пообещал вызвать его на дуэль, если тот не отвяжется от его сестры. Именно поэтому мальчишка и отстрелял в тире чуть не тысячу патронов из подаренного ему Львовым браунинга, и чуть не оглох от грохота выстрелов. Даже глаза покраснели от дыма. Спасибо тетя Саша промыла ему глаза каким-то желтым раствором, а потом каждый день утром и вечером капала ему под веки крепкую заварку, а не то было бы ему от маменьки. Да и папенька не похвалил бы…

В этот самый момент на столе Львова ожил селектор:

– Командир, к вам один из новоприбывших просится…

– Фамилия? – спросил Глеб коротко.

– Джугашвили, командир.

– Пропустить. И на будущее: его пропускать без вопросов и без задержек.

Через несколько минут дверь отворилась и в кабинет вошел черноусый человек, одетый в земгусарский френч. Разумеется, без опереточных земгусарских погон. Вошедший обвел всех присутствующих пронзительным взглядом и, чуть улыбнувшись, спросил: