Отложенное убийство - [13]

И, лишь покончив с финишем побега, вернулись к отправной точке.

Отправной точкой явилась медсанчасть, откуда, точно по мановению волшебной палочки, испарился беглец. Первым делом допросили врача, который поместил заключенного Антона Сапина «на больничку». «Лепила», недавний выпускник мединститута, беспокойно моргающий глазами, уверял, что состояние того требовало госпитализации. Когда его вызвали в камеру, Сапин катался по койке, поджимая колени к животу, раздевшись до пояса и отчаянно скребя кожу. Лицо его было багровым, с отчетливо выделявшимся бледным носогубным треугольником. На груди и на спине, под жидкой порослью, проступали бледные вздутые участки, словно от укусов комаров, полускрытые красными расчесами. Врач теоретически был осведомлен, что заключенные, чтобы попасть «на больничку» с ее относительно мягким режимом, способны на всяческие ухищрения, вплоть до членовредительства. Но он был в первую очередь врачом, а уж во вторую — сотрудником Управления исполнения наказаний. Он не мог оставить в камере человека с болезнью, клиническая картина которой была ему неясна, и видел свой долг в том, чтобы поместить Сапина в медсанчасть. В медсанчасти, осмотрев больного с ног до головы, врач поставил предварительный диагноз — аллергическая реакция и сделал инъекцию антигистаминного препарата. После укола больному стало легче: он утихомирился, прекратил чесаться. Спустя часа четыре, когда действие лекарства кончилось, сыпь появилась снова, Сапин начал задыхаться. Получил еще одну инъекцию. К вечеру ему стало лучше, на вечерней поверке выглядел бодрым, и врач решил, если во время утреннего осмотра он будет чувствовать себя так же, отправить его обратно в камеру. Рассказ этот в деталях соответствовал записи в медицинской карте Сапина, и врача оставили в покое.

Перешли к осмотру тюремной палаты, где содержался заключенный. «Куклу» он свернул из подушки, голову — из кома вафельного полотенца. В остальном оборудование комнаты было стандартное и состояло из унитаза, раковины, забранной металлической сеткой, и привинченной к полу кровати.

— Старший лейтенант Романова, — обратился Вячеслав Иванович Грязнов к своей подопечной, которую ценил и наставлял, — ну-ка посмотрите: что здесь мог использовать Сапин для того, чтобы выйти на волю?

Галя Романова повела себя, в тон генералу Грязнову, точь-в-точь как студентка-отличница, получившая сложную задачу. Без паники, но и без неуместной самоуверенности она осмотрела каждую деталь, низко нагибаясь, когда это требовалось. Проверив все, по-школьнически куснула колпачок шариковой ручки, которой перед этим торопливо зацарапывала что-то в миниатюрный блокнот, и, отойдя к двери, окинула взглядом общий вид.

— В спинке кровати прутья всегда так неровно расположены? — обратилась она к сотруднику изолятора капитану Никифорову, который вместе с прапорщиком Бойко дежурил в ту ночь.

— Это как это — неровно? — переспросил Бойко, сохранявший солидный флегматичный вид, в то время как Никифоров поминутно облизывал губы и приплясывал на месте, словно не мог устоять.

Вместо ответа Галя ткнула пальцем в пробел. Один из металлических, крашенных в больничный белый цвет прутьев был удален, отчего весь их ряд выглядел сдвинутым влево.

— Без понятия, — нагловато ответил Бойко шустрой московской девице. — Я к ним что, приглядываюсь?

— И на третий день Зоркий Глаз заметил, что в салуне не хватает одной стены, — прокомментировал Турецкий. — Смотри ж ты, какие аккуратные прутья.

Гладенькие, тоненькие… Из таких хоть отмычку делай, хоть что хошь.

— Отмычку? — усомнился майор Резеда. — Не получится. То есть получится, но… Если таким прутом орудовать, здесь бы скрежет до небес поднялся.

Пошли исследовать замки. На них были явно видны характерные царапины.

— Неужели не слышали, господа Никифоров и Бойко? Что, ватой уши заложили или берушами воспользовались? — напирал Турецкий.

— Я бы сказал, — Резеда снова старался смягчить суровость москвичей, — что нашими сотрудниками была допущена халатность…

— Халатность? — язвительно бросил Турецкий. — Речь идет о преступном сговоре. И о предательстве. Сколько вам заплатили, господа, чтобы вы сделали вид, будто ничего не видели и не слышали?

И, не пытаясь найти компромиссы с угнетенным Резедой, Турецкий сказал, что видит все основания для передачи дела Никифорова и Бойко старшему следователю по особо важным делам Краснодарской краевой прокуратуры Николаю Чижову. Мало инициативному, но честному служаке, которому он полностью доверял.

18 февраля, 14.12. Александр Турецкий

«Все-таки как много общего между Сочи и Москвой», — размышлял Турецкий, поглядывая в окно». Вообще-то, надо полагать, выглядывание из окна автобуса с черной надписью «Ритуал» должно считаться верхом неприличия, однако взирать всю дорогу на сидевшую напротив липатовскую вдову было бы слишком печально. Деморализующее зрелище! Склонив голову, вдова неподвижно уставилась в пустоту, где, возможно, видела отсутствующего на земле Бориса Никифоровича. Ее пальцы, шевелясь сами по себе, ощипывали траурную хризантему по одному лепестку: так девчонки ощипывают ромашки, решая глобальный вопрос: «Любит — не любит?» Сострадательный Слава Грязнов, плечом подпиравший вдову, тоже шевелил пальцами самым заковыристым образом — наверное, из сочувствия. Никто не смел нарушить молчания, и в салоне автобуса слышались лишь гудение двигателя и легкий скрип, создававшийся незначительным перемещением гроба, когда ко всему равнодушный водитель прибавлял скорость, стремясь побыстрее достигнуть печального пункта назначения.