Отложенная война - [157]

– Это, похоже, «ханомаг», – прищурился Лебедев, – полугусеничный бронетранспортер с пулеметом и отделением солдат. Точно не помню, но лоб у него миллиметров 10-12 будет, не больше. Метров с пятисот ты его продырявишь гарантировано, а может, и с большего расстояния получится. Держи на мушке, но дай им приблизиться. Видишь, наверху у него пулеметчик за щитком торчит? Если он первый начнет стрелять – бей по нему. А нет – потерпи, пока не подойдут на уровень вон той ветлы справа, что ветка обломана. Видишь? Там примерно полкилометра и будет.

– Вижу. Понял. А ты, командир, сядь, не маячь лишнее, еще полоснут.

Немцы приближались, но все еще не стреляли, возможно, действительно хотели захватить в плен. Дождавшись, когда «ханомаг» достигнет намеченного ориентира, стрелок первым открыл огонь, целясь в пулеметчика за щитком – белые трассы крупнокалиберных пуль сперва прошли выше машины – опустились, снесли пулеметчика, продырявив, как картонный, его щиток, и заставили пригнуться остальные тесно сгрудившиеся за ним еле видимые фигурки в касках (успели не все). Стрелок опустил ствол еще ниже и щедро прошелся по низкому лбу бронетранспортера, целя в водителя. Очевидно, попал и в него: полугусеничную машину повело влево по ходу ее движения и развернуло передом к ручью – она стала.

– По капоту не бей! – крикнул Лебедев. – Подожди. Если они больше не тронутся – не бей. Может, еще нам это средство передвижения пригодится – к своим добираться.

– Понял.

– Пройдись очередью по борту, над гусеницами, но не дальше кабины.

– Хорошо.

Стрелок аккуратно прицелился и дал длинную очередь вдоль покатого серого борта. Его трассы прошли густым пунктиром от кормы до кабины, отмечая свои попадания искрами на пробиваемом железе. УБТ, удерживаемый Борисом лишь за одну нижнюю рукоятку, порядком трясло на полутурели, и не все пули ложились туда, куда их посылал пулеметчик. Одна или несколько бронебойно-зажигательных пуль, очевидно, угодили в неполный бензобак под капотом – рванули собравшиеся наверху пары бензина – из бронетранспортера радостно вырвались на свободу языки пламени. Прятавшиеся в кузове уцелевшие немцы, выпрыгивали во все стороны: и через дальний борт, и, распахнув гнутые кормовые дверцы, назад. На некоторых загорелись мундиры.

– Капут транспортеру, извини, не уберег, – известил стрелок. – Фашистов добивать?

– Если по нам стрелять не будут и не побегут в лес – не надо. Черт с ними.

Пощадить немцев Лебедев решил зря: один из выпрыгнувших фашистов не забыл прихватить с собой ручной пулемет, не тот, что по-прежнему одиноко торчал за пробитым насквозь щитком, а второй. Он отбежал от хорошо разгоревшейся машины назад и лег на землю, лишь слегка показываясь из-за ее гусениц. Поставленный на сошки МГ-34 внезапно открыл огонь и первой же очередью удачно нащупал укрывшегося за нижним броневым листом и массивным березиным советского стрелка. Одна случайная остроносая пулька вошла Борису прямо в скулу под глаз и лишила жизни. Остальные ее товарки уже совершенно излишне звонко барабанили и по установке УБТ, и по бронеспинке пилота, и по фанерной задней части «ила», без труда пройдя которую, били в прикрывающий уже мертвого стрелка поперечный лист противопульной брони.

Сергей, бесполезно покричав стрелку, попробовал выглянуть через верх открытой кабины и еле успел нырнуть обратно от приподнявшейся в его сторону очереди. Он понял, что, скорее всего, остался один против немцев. Прилетевшие пули посекли плексиглас над местом стрелка, парочка звучно стукнула и в бронированный подголовник – больше выглядывать наружу Сергей не пытался и плюхнулся обратно на сиденье, надеясь на броневую защиту сзади. Достал из кобуры пистолет, передернул затвор и приготовился отстреливаться. «Если помирать, – решил он, – так еще, хоть одного фашиста с собой прихвачу. А в плен не пойду, еще пытать станут; последний патрон себе оставлю. А вообще-то, глупо как-то получилось, – крутились в голове, перескакивая с одной темы на другую, мысли. – И на хрена я этих гадов пощадить решил? Теперь и Борька погиб и мне конец подходит. Сейчас подбегут – и все… Эх, видели бы меня сейчас родители. И Клава… Хоть она и чужая жена и, вообще, пропала не понятно куда. А что в полку решат? Они, наверное, и не знают, что я «мессер» случайно завалил. А вообще, хороших мы сегодня фашистам люлей дали. Эх, жалко не увижу, как на них вся Красная Армия навалится…»

Сергей на мгновение привстал и глянул назад: медленной трусцой в его направлении бежали фигурки в чужих мундирах с оружием наперевес. Было до них еще далеко, и он решил в последний раз посмотреть на дорогие ему фотографии – расстегнул комбинезон и достал из нагрудного кармана гимнастерки вложенные в кожаное портмоне снимки. На одном были улыбающиеся родители (отец уже вернулся из лагеря, успел вставить недостающие зубы и слегка отъесться); а другая была Клавина свадебная. Ее ему подарила Клавина соседка, баба Рая, когда приезжал из училища на недолгую побывку. Обидно, конечно, что Клава выбрала себе в мужья другого, но, справедливости ради, Сергей ее вполне понимал. Особенно после того, что ее муж Саня Нефедов перед своим, надо думать, арестом не побоялся вступиться тогда за них с мамой. На фотографии были трое: счастливые улыбающиеся молодожены и друг Сани, невысокий и худенький (по сравнению с женихом) конопатый (помнится, рыжий) задорный парнишка.