Отложенная война - [143]

– Орудие к бою!

Закрыв крышками котелки, красноармейцы составили их под боковой бруствер; туда же добавили кружки с еще дымящимся чаем и накрыли все брезентовыми чехлами от гаубицы. Попрятав надкушенные ломти хлеба просто по вместительным карманам галифе, беззлобно чертыхаясь про себя, все еще голодные бойцы расчета привычно занялись делом; всех, кроме сержанта Гороховского, ждал первый в жизни бой. Четыре орудия гаубичной батареи открыли огонь. Левин расчет работал быстро и слажено. Пряхин периодически выкрикивал новые поправки от комбата; наводчик и замкОвый меняли дальность и горизонтальную наводку. Где-то далеко впереди, невидимые отсюда, рвались, сразу ударившись о землю, 22-кг осколочно-фугасные гранаты, с взрывателями, поставленными теперь уже на осколочное действие, «на удар». Результатов своей работы бойцы не знали. Что там происходит? Кто атакует? Танки? Пехота? Толк хоть от их пальбы есть? Лева считал выносимые наверх деревянные укупорки со снарядами и выстрелы. Пошел уже третий десяток. Всего у них в боекомплекте на позиции в 30 ящиках имелось 60 осколочно-фугасных гранат и столько же гильз с метательными пороховыми зарядами к ним. В глубине рощи, на закопанном в землю батарейном складе, хранилось еще по два таких боекомплекта на каждое орудие и небольшое количество ящиков с дымовыми

Остановка наступила после 24-го выстрела. Комбат передал отбой. Внезапно наступившая тишина неприятно гудела в ушах. Бойцы быстро очистили гаубичный окоп от пустых гильз, и опустошенных деревянных ящиков, подняли из погребов следующую порцию боеприпасов, покурили и с разрешения командира быстро доели остывший завтрак.

Где-то впереди, в районе позиций бригады, раздались заглушенные расстоянием взрывы и гул самолетов. Видно им ничего не было – оставалось только догадываться. Пролетел самолет и над из рощей – Лева приказал расчету не двигаться, чтобы не привлекать внимания. Маскировочная сетка с набросанными на нее ветками по-прежнему прикрывала их окоп сверху, пустые латунные гильзы предусмотрительно сложили под кустом и поставили сверху зеленые деревянные ящики. Пока их пушка не стреляла – обнаружить ее с высоты среди кустов и деревьев рощи было довольно затруднительно. Так же, надеялся Лева, было и у товарищей. Он поднял бинокль и попытался рассмотреть зудящий комаром в небе над ними самолет. Силуэт кружащего над рощей и окрестными полями черного крестика на высоте, как прикинул Лева, 1 км ему ничего не сказал. Внезапно самолет стал пикировать и, снизившись, открыл огонь – вниз потянулись пунктирные желтые трассы то ли пуль, то ли снарядов. Бил самолет, как решил Лева, не видя цели, для проверки и провокации. Может, снизу ответят? Трассы впивались в рощу куда-то далеко от них, но Лева крикнул расчету:

– Воздух!

И все, как на учениях, прихватив котелки и кружки, побежали прятаться в блиндаж. Сам Лева прижался к стволу дерева и продолжал сквозь редкую листву деревьев наблюдать то приближающегося, то снова удаляющегося врага. Неожиданно усилились звуки боя со стороны деревеньки. Ожил телефон и привставший из окопа связист прокричал:

– К бою!

Чертыхнувшись, понимая, что по длинным огненным выбросам и клубам дыма их быстро обнаружат, сержант Гороховский вызвал из блиндажа расчет. Что поделаешь? Видно там, впереди, ребятам тяжко приходится – прет немец – нужно помочь. Они открыли огонь по переданным комбатом данным. Слева от них также оглушающе пыхали вверх злыми языками пламени остальные орудия батареи. Лева хорошо себе представил, как обрадовался фашистский летчик, все еще кружащий над ними. Засек их позиции гад. Наверняка своим координаты передает. Вишь, даже самому стрелять некогда. А узконосый немец, как назло Левиным мыслям, опять снизился, так что стали видны черно-белые кресты на серых промелькнувших крыльях, и пошел вдоль артиллерийских позиций, щедро строча из пулеметов и пушек. С первого захода не попал – ветки секлись немного впереди.

Решив, что прятаться теперь уже бесполезно, открыли слабый разрозненный огонь три ДП из пулеметного отделения батареи. У них не имелось ни зенитных станков, ни зенитных прицелов, ни трассирующих пуль в дисках – никто не попал, а быстро проносящийся над рощей немец, очевидно, даже и не разобрал, что ему снизу отвечают. Внезапно картина изменилась прибыли три пары самолетов с торчащими по старинке вниз неубирающимися шасси. Их Лева узнал – пикирующие «юнкерсы». Сейчас начнется «мама, не горюй». Продолжать вести огонь смысла нет: и место орудия вспышкой обозначишь, и расчет погубить можно – по уставу воздушный налет полагается переждать в укрытии.

– Воздух! – прокричал Лева. – Все в укрытие!

Гаубица уже была заряжена, поршневой затвор закрыт. Но красноармейцы, повинуясь командиру, моментально побросали свою работу и побежали в блиндаж; Лева прыгнул в свой отдельный окоп, где уже низко пригнулся над своим аппаратом Пряхин. Где-то наверху, воздействуя на психику, пугающе завыли в пикировании от набегающего воздуха сирены на стойках шасси «юнкерсов» и Лева, потеснив связиста своим крупным телом, по возможности тоже скрючился на дне окопа. Где-то неподалеку оглушительно ухнули разрывы; содрогнувшаяся земля непривычно и пугающе заходила ходуном; барабанные перепонки заложило почище, чем от собственного выстрела; воздух загустел от выброшенного распыленного грунта вперемешку с едким вонючим дымом от сгоревшего тола; трещали вырванные деревья и сломанные ветки; рубили листву осколки, сбивали комья земли; что-то тарахтело по каске и спине. Было жутко. Каждую следующую бомбу Лева ждал в свой окоп.