Открытие сезона - [2]

Хочу, однако, добавить, что даже если Дэвид бы дожидался подходящего момента, чтобы подойти ко мне, у него ничего бы не вышло. Я была совершенно несговорчива в то время, и мысль о переезде в Хирфорд сильно огорчила меня. За несколько месяцев до того мне пообещали очень приятную работу диктора новостей и объявлений в одной телекомпании, выступавшей в то время за равноправие полов и дававшей женщинам-дикторам зачитывать последние известия и объявлять предстоящие передачи. Мне предстояло выступить пионером на этом поприще, и я рассчитывала преуспеть там, где остальные терпели поражение. Эту работу добыл для меня один из моих старых друзей и почитателей (для которого я временами работала манекенщицей еще до замужества), но, несмотря на некоторый «блат», все считали, что я как нельзя лучше подхожу для этой работы. У меня яркая запоминающаяся внешность, честные глаза, и люди автоматически верят тому, что я говорю. Вся нация будет потрясена новостями в моем прочтении. Да и мне пришлась бы по душе такая работа: я всегда питала страсть к фактам и разного рода «сенсациям», и с удовольствием сочетала бы эти интересы. Кроме того, после трех лет сидения с детьми и шитья одежды для будущих мам, мне необходима была постоянная, интересная и доходная работа.

Я с трудом могла поверить, что замужество может лишить Меня и этого. Ведь я уже лишилась таких высоко ценимых мною вещей, как моя независимость, мой заработок, моя днадцатидвухдюймовая талия, мой сон, большинства моих друзей, которые отошли от меня в результате оскорблений Дэвида, а кроме того, таких непреходящих спутников, как надежда и ожидание. И теперь, когда будущее начало более или менее представляться мне как конец одиночеству, меня насильно возвратили туда, откуда все началось. Мне ничего не оставалось, кроме стоицизма – философии, которую я начала практиковать, но которая не приносила мне ни радости, ни удовлетворения.

Я отнесла Джо в кроватку, покормив его лишних полчаса; к счастью, он был еще слишком мал, чтобы заметить мое настроение, хотя он все-таки проснулся позже от газов. Потом я снова спустилась вниз и принялась в раздумьи ходить по гостиной. Я думала о Хирфорде и карьере Дэвида, а также о Виндхэме Фарраре. Я встречалась с Виндхэмом Фарраром всего раз, хотя знала о нем практически все, как и каждый, имеющий отношение к театру. Но хочу сразу пояснить, что мое отношение к театру ограничивалось замужеством, у меня самой не было никаких особых ожиданий в этой области, хотя меня и привлекало все яркое. В любом случае имя Виндхэма Фаррара невозможно было не знать. Он был режиссером, и все, что он делал, неважно, хорошо или плохо, достигало определенной цели: он был независим и никогда не принадлежал к различным течениям, не имел ничего общего с бесчисленными театральными интригами. Но время от времени возникал в какой-нибудь неожиданной стране с неожиданными постановками, с плохим фильмом или удачной телепередачей, и тому подобное. Казалось, огромное количество людей работало с ним в разное время, и все они говорили о нем с благоговением и восхищением. Мне так и не удалось понять до конца, был ли он интеллектуалом, или просто неудачником, или обладал какими-то особенными способностями, позволяющими ему работать в отличной от банальной вест-эндовской телевизионной манере. Ему удавалось выглядеть важной и непредсказуемой фигурой, кому трудно было подражать и чьи суждения всегда вызывали интерес; поэтому, естественно, когда я познакомилась с ним, то сразу увидела в нем выдающуюся личность. Сама же я, по-моему, осталась незамеченной им. Думаю, это из-за моего огромного живота: скоро должен был появиться на свет Джо. Но я все помню.

Наша встреча произошла на одной из вечеринок, которую устраивал некий маститый телережиссер, у которого Дэвид только что сыграл яркую и хорошо оплаченную роль. Сама вечеринка состоялась в Хэмпстэде в квартире на верхнем этаже с великолепным видом, открывающимся из ее окон. Мы с Дэвидом болтали с женой режиссера, когда к нам подошел Виндхэм Фаррар: я узнала его, так как видела в телепередаче о провинциальном театре на прошлой неделе. Что же это за мир, где все на виду, лица любимые и забытые и те, которые вот-вот станут любимыми? Мы вспоминали их каждый вечер, благодаря телевидению. Не удивительно, что мне самой хотелось увидеть свое лицо на экране, присоединиться к этой замысловатой системе, к этой ежедневной драме, проигрываемой каждый вечер с благословения создателей программы: Софи Брент, Виндхэма Фаррара, Дэвида Эванса, моего мужа, и той симпатичной женщины, которой должна быть я.

В отличие от моего мужа, Виндхэм лучше смотрелся в жизни, чем на экране, где лицо его казалось слишком крупным и бесформенным. Он был одного роста с Дэвидом (то есть на дюйм выше меня) и плотно сложен; можно сказать, даже толстый, если бы не ширина плеч. Внешность его была грубовата, без всякого намека на изящество, а одежда висела на нем мешком. Он являлся полной противоположностью нашему хозяину: утонченному, тщательно одетому джентльмену. Я предпочитала Виндхэма, подошедшего к нам и сказавшего с чувством собственного достоинства хозяйке: