Открытие - [114]

В довершение разговора у костра я доставал из внутреннего кармана куртки катушку миллиметровой лески. Зажав кончик между своими крепкими резцами, я внушительно дергал леску, демонстрируя крепость изделия Клинской фабрики. Под одобрительные кивки буровиков я обещал в недалеком будущем вытаскивать из местных озер и рек самих чертей, не говоря про щук, осетров, белуг и рыбу помельче.

Не сдерживая своей рыболовной страсти, я не мог не показать катушки и не потрепаться в извечном стиле охотников-рыболовов. Зато я свято хранил тайну катушки. Это был подарок моей третьекурсницы Лельки Кудрявцевой. Перед моим отъездом в Тюмень мы с ней всю ночь бродили по берегу Ангары и сетовали, что в деканате не смогли устроить ее вместе со мной на практику. Она уезжала на Лену, где только начиналось бурение на нефть и газ. «Пусть эта леска напоминает там, в Тюменщине, тебе обо мне, — сказала она под утро и сунула мне в руку катушку.— И чтоб никогда не порвалась она в твоих руках!»

Я уже тогда, на берегу переливчатой Ангары, с усмешкой отметил про себя, что такую леску и акула не порвет: славная Лелька знала о моей рыболовной страсти, она, моя светлоглазая ангарчанка, решила сделать мне на прощанье подарок, но выбрала леску по принципу прочности колонны труб. И теперь мне приходилось оправдывать эту сверхпрочность неходовой лески не столько перед бригадой, сколько перед самим собой. И удивительно — меня не осмеивали с моей леской. Понятное дело — городские парни: они были в большинстве своем охотники и рыболовы с теоретическим уклоном. Но вот ненец Василий Семенов, который прошел городскую закалку на курсах бурильщиков, тот мог резонно поддеть меня с моей сверхпрочной леской. Но в его смолистых глазах лишь проплывали блестящие струйки раздумчивого ожидания. И сейчас он выжидательно взглядывал на меня сквозь космы дыма, ища союза и поддержки в операции «Улачин лабаз».

— Это же территория не меньше какой-нибудь Голландии, — протянул я. — За сезон не исходишь, Чирок!

— Нам к сердцу подобраться, Иваныч, — повторил Василий. — А сердце этого болота я своим сердцем чую, можно сказать.

— И когда же ты думаешь начать?

— Сейчас надо начинать, Иваныч, чего резину тянуть?! Когда теперь следующий большой пересменок у нас?

— Ну что ж, Чирок, давай сходим ради интереса, до смены, думаю, отмотаем маршрутик километров в тридцать.

— Отмотаем, — закивал Василий, — может, с первого раза и наткнемся на Улачин лабаз. — Вот была бы шумиха!

Я предупредил его, что поднимать шумиху раньше времени нам не на пользу, и мы с ним зашагали к нашему балку, головешкой краснеющему среди кочек и мелколистной березы. Тычась в полутьме нашего походного жилья, мы по-скорому собрали свои рюкзаки, взяли ружья, патроны, по банке тушенки, сгущенного молока и пачке чаю. Я добавил выкопировку карты нашего листа и горный компас. Подтянув голяшки резиновых сапог с раструбами, мы вывалились из балка в грязь и зачавкали по ней в сторону нашей ажурной, стройной, поющей дизельным голосом красавицы вышки. Мы направились в сторону тощей тайги, где между кривыми соснами, корежистыми лиственницами, непроницаемыми елями и робкими березками проблескивал и курился туманцем болотный отстой.

Этот тягучий мшано-тинистый настой затягивал сапоги, словно незастывающий цементный раствор. И появилось такое ощущение, что мы постепенно засасываемся тайгой и возврата больше не будет.

А вышка и сама уходила за нашими спинами в землю, исчезли полати, кронблок, козел — весь ее шпиль утонул в зеленой диаграмме тайги, и гул двигателей стих, будто ввяз в болотную жижу. Тишина охватила нас мертвым поясом, скрипучей зазвенело настырное комарье, и чавканье сапог стало зловещим, точно прожевывание беззубого рта расплывчатого чудовища. Мне уже представился полностью бессмысленным наш маршрут, я начал костерить себя за свое легкомыслие. «Попался на маниакальную наживку, — разделывал я себя под орех. — Какие тут могут быть, к лешему, заначки? На эту-то безответственную легенду должно было хватить моего трезвого инженерного ума?»

Мысль передается ногам усиливающим или тормозящим сигналом.

Я начал незаметно отставать от Василия. Тот обернул ко мне лицо с выдающейся, как яблоко, скулой и затянул:

— Ну да понять все же я не могу, почто мы вообще линяем перед халлиулинцами? Главная нефть должна быть у нас!

— Это по каким же данным? — опешил я.

— По местным воззрениям, — солидно кашлянув, сказал Василий. — Чем больше болото, тем больше отдает оно болотного масла вглубь. А у Халлиулина песчаная коса.

Пришлось привалиться к ближней лиственнице, чтобы не упасть в «болотное масло» от едкого смеха. Вспорхнули с кочек две синички, зашелестела в камышовой заводи водяная крыса и крякнула в дальних зарослях утка на гнезде. Мое раскатистое «ха-ха» передалось хитромудрому Чирку, и тот наконец выдавил какой-то хлюпающий смешок. Я оттолкнулся от дерева, добрел до моего мудреца и весело спросил:

— Сам додумался до болотного масла?

— Сам! — замелькала надо лбом его истертая ондатра. — Хли-хли-хли! Сам не кумекаю, что ли?

— Выходит, что мы вам читали из геологии на курсах, — все попусту?!