Откровения Блаженной Анджелы - [7]

Является и являет Себя Анджеле Бог и частично: как абсолютное Бытие и абсолютная Мощь (60). Святая видит полноту Божественности, хотя эта полнота воспринимается уже относительно и частично, и в ней видит все, а во всем — только Божество. “Мир полон Богом” (61), и Бог присущ всяческому естеству. Он во всем, что обладает бытием: в ангеле, в бесе, в аду и в раю, в блуде и убийстве, во всем прекрасном и во всем безобразном. Всегда Он и в душе (79, 82). Бог — бытие всех творений. Весь мир полон Им, всяческая тварь полна Им (88), и все же мир, по сравнению с Ним, нечто малое: “Мощь Божия превосходит все и наполняет все” (61, 228). Все сущее обладает бытием только от Бога, приемля Его в меру своей восприимчивости (249), а все, что не обладает бытием от Него, — ничто. Бог дает бытие и власть злу, но зло не от Него, “не соделано” Им, потому что Богом все "превосходно соделано” (229). Бог в душе, и душа в Боге. Значит, душа везде, где Бог, а Бог есть вездесущее бытие. Так душа в Боге внутренне соединена со всем существующим, содержит его в себе и сама — в нем. “Но это бытие не есть бытие в Боге внутри, а бытие вне. И Он один везде объемлет все” (qui est ubique, comprehendens omnia, 122)⁸.

Всяческое бытие и полнота мощи, Бог вместе с тем и полнота смирения; Он, нисходящий до последней Своей твари (62), сущий во всяком добре и зле, в бесе, в грехе и в аду. Поддерживая бытие зла, всеблагой Бог уничижает Себя, смиряет Свое безмерное величие. Ведь Он прежде всего всяческое благо (64-66), абсолютное добро и добро, проявляющееся в своем творении (51-52). Эту благость Божию уразумела Анджела, читая молитву Господню⁹, уразумела по противоположению ее своему собственному злу, своим грехам и недостаткам (30). Все, что есть доброго в человеке, — Божье; все, что есть злого, грешного, — свое, человеческое. И нет у человека ничего своего, кроме греха (18). Разумеется, сама душа, само мое “я” не есть зло, а благо, сотворенное Богом, но деятельность этого “я” может быть благой лишь тогда, когда вызвана она и обусловлена благодатью Божией, т. е. самим Богом. Дела души и мира — зло, хотя и совершаются они в Боге, ибо все в Нем. Дела, совершаемые через душу и мир, хотя и при соучастии их, Богом — благо. Так учили мистики XII века. Так же учит Анджела. С необычайной яркостью и жизненной правдой описывает она положение души, когда видит душа, как отступают от нее все добродетели и сама она становится немощной на добро. И проникают тогда в душу все пороки и возникают новые, каких не знала она до сих пор за собой. А она, бессильная противостать им, сама сейчас же станет грешной и безумно ринется в грех, если не удержит ее и не даст ей силы Божья благодать (36-38). Видит тогда душа себя отпавшей от блага, пребывающей вне истины и добродетели, жилищем дьявола, и охватывает ее иногда бессильная ярость на себя самое, и становится она вся гневом, вся гордынею. Нет, не мы, а Бог совершитель добра (231, 218). “Все добро, которое есть в нас, совершает Несотворенная Любовь, неуничтожимая в себе во веки” (232). Мы же только хранители этого добра, и в этом — в усилиях, в желании сохранить его — единственная наша заслуга (60).

Итак мир, весь пронизанный Божеством и сущий в Божестве, противостоит Богу — Высшему Благу, своим злом, возможным и актуальным. Но мы уже знаем, что в Боге и по отношению к Богу весь мир — единое целое и каждая душа во всем и все в ней. И грех для Анджелы — это не только оскорбление Бога, но и оскорбление всех Его тварей (19). Она чувствует за свои грехи ответственность не только перед Богом, но и перед людьми и перед всеми творениями Божьими. Она знает, что праведность и святость даруются человеку не только ради его самого, а ради всех и всего (87, 132, 219, 221). Любовь к ближнему в Боге только частное выражение соединяющей все любви. Анджела чует и любит всех тварей, даже лягушек, жаб и бесов (70, 229), у всех просит прощение, и все твари, видится ей, молятся за нее оскорбленному грехами ее Богу (19). Все святые соединены в Боге в еще более тесное единство (58 сл.), и даже ангелы приносят великую жертву на своем алтаре — завершение и исполнение земной евхаристической жертвы (120). Все объединено великим таинством любви (248, 257).

Но почему всеблагой Бог, сотворив человека, допустил его согрешить и почему избрал столь тягостный для себя способ искупления грешников — жертву Своим Сыном? Необходимости в этом не было, и Божественные Мудрость и Мощь могли избрать другой путь. Но благость Божия лучше всего могла быть явлена людям в спасении их от свободного погружения во зло жертвою Сыном и Сына, воплощение, жизнь и крестная смерть которого более всего “соответствовали нам” для нашего спасения (64)*. В созерцании Божьих благости, мудрости и справедливости находит Анджела ответы на свои недоуменные вопросы (65-67, 203). Настолько постигла она Божью справедливость, что “разумела... о всех тварях, которые будут спасены и уже спасены, и о бесах, и об осужденных, и обо всех” (65). Она познавала в осужденном или множестве осужденных не меньшую благость Божию, чем в спасенных и святых (67). Даже если бы познала она осужденною себя самое, она не могла бы скорбеть об этом “и не меньше бы трудилась, не меньше бы старалась молиться и чтить Бога” (66). Еще не достигнув этого понимания, Анджела каким-то внутренним чутьем подходила к нему: “Господи, если и осуждена я, я все-таки буду творить покаяние и лишу себя всего, и буду служить Тебе!” (29). В уразумении своих грехов, как оскорблений, наносимых Богу, в ощущении своего единства со всем миром и сознании ответственности перед ним уже скрыто смутное восприятие позднее постигнутой Анджелою идеи, суровой, но грандиозной, потрясающей ужасом, но и возвышающей над расслабленным прекраснодушием (39, особ. — 40-43).