Отель "Калифорния" - [8]

Арчи походил по квартире минут десять, думая, что сейчас она вернется. Но Настя не возвращалась, и он позвонил Другу.

— Как ушла? Я же с ней только что разговаривал.

— Вот не знаю, что ты ей сказал, только она взбесилась и свалила.

— На машине?

— Не-а, я ключи спрятал.

— Ну и мудила же ты! Еб твою душу мать! Езжай ее искать.

— Ничего с ней не будет, вернется…

Друг недослушал его — «Выезжай мне навстречу. Я тоже выеду. Это же не Москва!»

Настя надела туфли на Мелроуз и Россмор, переходящей в Вайн-стрит. Она перестала бежать и шла в сторону Ферфакс-авеню. По Мелроуз и днем-то никто не ходил, не то что в половине второго ночи. Хотя нет, очень часто Настя видела старика с коляской из «Надежного Пути». Старик из-под автомобиля — он весь был будто облит машинным маслом. И все время катил куда-то свою коляску, наполненную доверху мерзким хламом. А может, он не был стариком…

«Надо было убить его тогда, этим же пистолетом…» Тогда — это во время поездки в безлюдный каньон, куда Арчи с Настей и еще двое помешанных на оружии ездили стрелять. По бутылкам.

Они ехали в низком «Кадиллаке», как на подлодке, а мимо проплывала деревня. В отличие от советской, в той на каждом углу крутились эмблемы-шары Мобилей, улыбался толстый мальчик с гамбургером в руке — эмблема «Big Boy», поблескивал Линкольн на монетке — «Copper Penny». Настя тогда подумала, что у советского человека от этих названий слюни бы потекли и глаза бы подернулись мечтательной поволокой. А на самом деле «Большой Мальчик» был омерзительным кофи-шопом, где старухи в буклях расплачивались за fish and chips[20] купонами. В «Медном Гроше» воняло печенкой — speciality of the house[21].

Мужики стреляли по привезенным с собой пустым бутылкам. Когда кто-то бежал менять уже разбитые, дула опускали вниз. Арчи предложил Насте пострелять. Из небольшого черного пистолета отдача в плечо не была такой сильной, как из страшного, с деревянной ручкой. «Вот и надо было выстрелить. Только не в бутылку, а в него. Выучила бы английский в тюрьме. В биографии значилось бы — в семнадцать лет она убила мужа». Настя перечисляла причины, из-за которых Арчи не заслуживал жить. Приплюсовала и то, что, когда он первый раз поцеловал ее письку, умудрился спросить, делал ли ей кто-нибудь это.

Настя была уже недалеко от Спаулдин-авеню, на которой жил Друг, когда увидела его бегущим ей навстречу. Его шевелюра развевалась, и он махал Насте рукой. И тут же она услышала приближающуюся, догоняющую ее машину. Она обернулась — это был «Фиат-12 8».

— Забери меня от него! Забери меня! — она бежала к Другу.

Он крикнул остановившемуся и уже вылезшему из машины Арчи, чтобы тот подождал его, и повел Настю к себе.

Настя плакала, сев посередине комнаты на пол. Друг успокаивал ее, предлагал ей какие-то книжки, но она схватила их и швырнула ими в стену.

— Не хочу я! Не хочу я больше этих загадок смерти Сталина и дубов с телятами не хочу! Не хочу!

— Боже мой, лапочка, ну не плачь только из-за этого мудака!

«Мудак» уже сигналил под окнами. И Друг ушел — «Этот кретин весь дом на ноги подымет. Он же не успокоится. Поэтому я к нему поеду».

Настя помыла лицо — скула была еще желтая из-за синяка. Она налила в стакан водки, которая всегда стояла у Друга в морозилке, смешала со льдом и соком.

У Друга была холостяцкая квартира. С недомытыми тарелками в раковине, с недопитым чаем в чашке, с носками, валяющимися у дивана. Но ей очень нравилось у него. Она подняла книгу, что швырнула в стену, — это не был ни Авторханов, ни Солженицын — «Так говорил Заратустра». Она положила ее на стол, заваленный раскрытыми книгами, исписанными мелким почерком листами. Друг всегда стеснялся читать свои записи — «некоторые размышления об Америке». На стене, над столом, висели две акварели, купленные Другом на garage-sale[22]. Еще он купил там красивые клипсы из ракушек и подарил Насте. Они потом смеялись — какой подарок он ей сделал, jewelry[23]! Клипсы стоили доллар. Как совсем иначе относился Друг ко всем этим распродажам, барахолкам, flea-markets. «А у Арчи — душа барахольная!» — грустно подумала Настя.

Через день Друг помогал Насте вносить ее вещи в недоремонтированную квартиру на Кловердэйл. Те же два чемодана, что и шесть месяцев назад. Настя несла две коробки с бельем и кухонной утварью, взятые с разрешения Арчи. Он был обижен на Друга. Тот никак не отреагировал на его хмурое лицо и сказал Насте уже в машине, уже по дороге к ее новому дому: «Он никогда не был мне другом. Так, дела вместе обделывали в Москве, которые я терпеть не мог. И друзей я терпеть не могу. Он навязался мне. Самозванец и зануда».

Самостоятельную жизнь она начала с того, что слегка покалечила машину. Она отправилась в «Надежный Путь» сделать шопинг на неделю — влияние Арчи сказывалось. Был уже вечер, время одиночек — старух, покупающих обезжиренный творог, молодых парней и девчонок — сожителей, — выуживающих мелочь из задних карманов джинсов, выписывающих «плохие» чеки.

Она купила шампанское. Не «Андрэ», a «Korbel Brut». Новый номер «Вога», с фотографиями Сары Мун, которую обожала. Занавеску для душа — совершенно прозрачную, с тонкими полосами, представив, как кто-то — будущий