Отечественная война 1812 года глазами современников - [81]
Отец мой выезжать и не думал: «Что мне, старику, сделают французы, и как я оставлю церковь? (Он был священник.) Грех пред Богом!» — вот его ответы на все убеждения выехать и нас вывезти. Старшая сестра, которая была правой рукою отца, решилась было с ним остаться; младшие сестры, замужние, собрались, и как их мужьям нельзя было выехать, то упросили меня и одного родственника, такого же, постарее меня годом, школьника, проводить их.
26 августа, в день Бородинской битвы, вечером, выехал я с сестрами на трех, нагруженных их имением подводах по Троицкой дороге, чрез Александров, во Владимирскую губернию к Юрьеву-Польскому. В Красном Селе, в двух верстах от Юрьева, находился отец старшего из моих зятьев священником, человек семейный, но зажиточный. У него предположено было остановиться на время и выждать дальнейшего хода военных действий, и мы остановились, приехав в 30-й день августа.
Как я и товарищ мой ехали только проводить, оставив в Москве один отца, а другой мать, то в следующий же день отправили нас тем же путем обратно. Доехав до Сергиева Посада и не имея при себе никаких видов, мы побоялись ехать далее, потому что крестьяне подмосковных селений так же, как и простой народ в Москве, подозревали французов, что они рассылают шпионов, и раздраженные против врага, хватали подозрительных им людей, водили их на расправу и били.
Дорогою мы слышали еще, что какой-то ученик Троицкой семинарии, проходя одной деревнею, принят был мужиками за шпиона; его схватили и с толчками привели в сборную избу. На вопрос: кто такой? — приведенный замялся, сначала назвал себя студентом, потом семинаристом, но ничем не мог доказать своего звания. «А! Это хранчуский фискала, — закричали мужики, — связать его и представить к начальству», — и связали бы непременно, если бы сотскому, который был поумнее, не попало в голову, как выведать правду. «Стой, ребята! — закричал сотский. — Коли не фискала, а семинарист, так он, чай, зна<е>т Богородицу, — и, обратившись к ученику, сказал: — Читай Богородицу!» Разумеется, семинарист знал молитву Богородице Дево, прочитал и таким образом избавился от беды.
Боязнь быть схваченными, подобно троицкому семинаристу, заставила нас явиться к ректору Троицкой семинарии и просить, нельзя ли выдать нам билеты, какие обыкновенно выдавались ученикам и студентам во время отпусков. Ректор, родственник одного из моих зятьев, знал и мог бы снабдить нас видами, но не решился, по причине носившихся неблагоприятных слухов, и уговорил пробыть у него до другого дня, то есть до 3-го числа сентября, опасаясь отпустить нас, чтобы не попали как на неприятеля.
Действительно, вестей, что делается в Москве, приходило много; народ толпами тянулся к Троице, но никто ничего не мог сказать определенного: одни говорили, что видели наши войска и по сю сторону Москвы, другие — что французы уже в Москве, третьи — что вошли в Москву не французы, а англичане, на помощь. Москвичи и жители подмосковные наполнили весь <Сергиев> Посад; мы искали попутчиков в Москву, но никто не вызывался; все направлялись далее, по Ярославскому тракту, шли и ехали всю ночь. Одним и без видов, как пуститься к Москве? Почему и решились мы ночевать у ректора, как он нам советовал или приказывал.
Ночью мы совсем не спали; проговорили о своих родных и прогоревали. Утром пришла верная весть, что в Москву вошли французы, и вчера, то есть 2-го числа сентября, вечером. В Посаде сделалась страшная суета; народ не то что шел или ехал, а бежал и скакал. Площадь опустела, многие лавки закрылись, посадские чины убрались; всяк, кто мог уйти, — уходил; кто не мог — не знал, что делать. В монастыре нарушился порядок богослужения, монахи задумались и тоже порывались удалиться под предлогом, что надобно вывезти монастырские сокровища.
Один маститый старец, митрополит Платон, живший в то время в Вифании, за три версты от Сергиевой Лавры, мужественно принял печальную весть и, с опытным упованием на Бога, как бы предрек, что неприятель в Лавре не будет. Во все пребывание французов в Москве, он не выезжал из Вифании, кроме как в Махрищскую обитель за 40 верст, и то на одни сутки, управлял Лаврой и подведомственными ей монастырями, хотя был на покое, уволенный от забот епаршеских. Секретарь его распоряжался в Посаде как чиновник полиции, и все шло спокойно, подобру и поздорову. Провидение еще раз спасло обитель преподобного Сергия: французы были в Дмитрове и Александрове, но в Сергиевский Посад не показывались.
Вот еще черта прозорливости преосвященного Платона: в тот самый день, когда неприятель оставил Москву, он, сидя за обедом, как бы забылся или вздремал, что под старость случалось с ним нередко, но вдруг, несколько очнувшись, произнес: «Вышел», — и опять впал в забвение. Обедавшие с ним изумились, не понимая, что значит слово вышел: но на другой день узнали, что точно, неприятель вышел.
Достойный этот святитель будто ждал исполнения своих пророчеств; он скончался не с большим чрез месяц, когда врагов России далеко уже загнали от Москвы.
