Отец Александр Мень - [95]

И поэтому отец Александр всё это время был полностью занят приходской и литературной работой. Политику он считал вещью преходящей, а работать хотел в сфере непреходящего. По мнению отца Александра, Церковь воскресала после тяжелейших кризисов только потому, что в ее основании находились не люди, а Бог.

Глава 6 Окончание тарасовского периода. Переход в Новую Деревню

В период служения в храме Покрова Божией Матери в Тарасовке отец Александр пишет два новых тома своей шеститомной истории религий «В поисках Пути, Истины и Жизни».

Четвертый том, названный им «Дионис. Логос. Судьба», посвящен греческой религии и философии — от эпохи колонизации до Александра Македонского. «Эллинистический мир, окружавший со всех сторон Иудею, стал первым полем жатвы апостолов, когда они обратились с проповедью к язычникам. Вышедшее из библейской страны слово было принято людьми античного общества и культуры, и на этой почве возрастала Вселенская Церковь. Мученики и апологеты, учители и Отцы Церкви в большинстве своем были сынами греко-римского мира», — поясняет отец Александр в предисловии к книге причину своего обращения к теме Древней Греции. Он пишет о том, что в эпоху появления первых христиан античный мир переживал кризис мировоззрения, который, по сути, подготовил античного человека к принятию христианства. «Прежде всего, многие античные идеи подготовили умы к восприятию Евангелия. Как не для всех иудеев оно было „соблазном“, так и не все эллины видели в нем „безумие“. Когда греки и римляне, искавшие истину, приходили к христианству, они обнаруживали в нем немало того, чему учили их философы. Это облегчало им приобщение к Церкви, и, в свою очередь, сами они, возвещая Слово Божие, прибегали к системе античных понятий». Отец Александр терпеливо и последовательно ведет читателя по путям поиска Истины в Афинах и Спарте, Милете и Эфесе за древнегреческими поэтами и философами. И постепенно нам становится очевидным, что материализм и идеология тоталитаризма, метафизика и оккультизм, агностицизм и вера в Судьбу вошли в наше сознание и европейскую культуру именно из древней Эллады. Подводя читателя к философии Платона, автор указывает, что «…платонизм был для многих образованных греков и римлян прологом к Новому Завету, как об этом свидетельствует один из первых христианских философов св. Иустин. <…> Платоново учение о высшем Божестве, духовном мире и бессмертии духа, несомненно, способствовало осмыслению Евангелия античным миром и помогло формированию христианской философии». Отец Александр показывает, что мудрецы Эллады первыми на Западе провозгласили примат духовных ценностей, и их поиски привели к идее высшего Божественного Начала. И впоследствии, пишет он, «…эллинистический мир захватит религиозный порыв такой силы, какой никогда не знала история».

Пятый том истории религий Александра Меня повествует о ветхозаветных пророках, «вестниках Царства Божия». Перед написанием этой книги отец Александр в течение нескольких лет учил иврит и переводил фрагменты из библейских пророков. «Еще в эпоху, когда у греков только появились первые философы, в Израиле в полную мощь уже звучал голос пророков — проповедников учения, существенно отличавшегося от всех религий Востока и Запада. Это учение говорило не об абстрактном космическом Начале, но о Боге Живом, Лик Которого обращен к человеку. Вера пророков была проникнута сознанием того, что Бог открывается людям, возвещая им Свою волю, что в конце времен Он явится в полноте, доселе неведомой миру, — рассказывает отец Александр. — Книги пророков составляют в Ветхом Завете лишь около четверти всего текста; по содержанию же им принадлежит центральное место в дохристианской части Библии». Автор говорит о том, что во многих изложениях Ветхого Завета пророки тем не менее изображались безликими фигурами, единственным назначением которых было предсказать пришествие Мессии. «На самом же деле, — пишет отец Александр, — пророки в первую очередь были предтечами евангельского Откровения; пролагая путь Богочеловеку, они возвещали высокое религиозное учение». Отец Александр подчеркивает огромную значимость их роли: «Пророки жили в эпоху духовного пробуждения человечества, которую Ясперс удачно назвал „осевым временем“. Именно тогда почти во всем мире возникали движения, окончательно определившие облик дохристианского религиозного сознания. Авторы Упанишад и Бхагавад-Гиты, Будда и Лао-цзы, орфики и пифагорейцы, Гераклит и Сократ, Платон и Аристотель, Конфуций и Заратустра — все эти учителя человечества были современниками пророков, и в известном смысле профетическое движение явилось составной частью общего стремления людей найти новое миросозерцание, обрести высший смысл жизни». Отец Александр так дополняет видение миссии библейских «вестников Царства Божия»: «У пророков нет ни сознания своей гениальности, ни чувства достигнутой победы; и это не потому, что они были лишены творческих сил, и не потому, что не испытали духовной борьбы, но потому, что знали, что их провозвестие исходит от самого Бога. <…> Пророки первыми увидели несущееся вперед время, им открылась динамика становления твари. Земные события не были для них лишь пеной или скоплением случайностей, но историей в самом высоком смысле этого слова. В ней они видели исполненную мук и разрывов драму свободы, борьбу Сущего за свое творение, изживание демонического богоборчества». С огромным вдохновением раскрывает отец Александр человеческую сущность пророков: «Поражает многогранность этих удивительных людей. Они — пламенные народные трибуны, заставляющие толпу замирать в молчании; они — смелые борцы, бросающие обвинение сильным мира сего; в то же время они предстают перед нами как лирические поэты, как натуры чуткие, легко ранимые и страдающие. С одной стороны, они любят поражать воображение масс странными жестами и словами, их легко принять за безумцев или пьяных, но с другой стороны — это мыслители с широким горизонтом, мастера слова, хорошо знакомые с литературой, верованиями, обычаями и политикой своего времени. <…> Речи пророков богаты эмоциональными интонациями: в них слышатся ирония и мольба, торжествующий гимн и сетование, риторический пафос и задушевность интимной беседы».