Отец Александр Мень - [87]
Когда отцы Глеб и Николай принесли письмо владыке Таллинскому Алексию[150], который был управделами Патриархии, то, по их свидетельству, глаза его потеплели. У них появилась надежда, что письмо произведет благоприятное впечатление, хотя они и подозревали, что будут репрессии. Отец Александр был против того, чтобы они отправляли это письмо, и не исключал, что Эшлимана и Якунина запретят в служении немедленно по прочтении документа. В день подачи письма отец Александр встретил Карелина, который торжественно произнес: «Началось!» Отец Александр рассказывал, что он был мрачен, и высказал Карелину сожаление по поводу того, что такие священники выпадают «из наших рядов», на что Карелин ответил, как Каиафа[151]: «Что стоят два человека в сравнении с великим делом!»
Таким образом, 25 ноября 1965 года отцы Эшлиман и Якунин обратились к патриарху Алексию (Симанскому) с «Открытым письмом», копии которого были разосланы всем епископам внутри страны. Вскоре после этого было также отправлено заявление на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорного[152], которое, по мнению отца Александра, было более удачным. В этих письмах авторы подробно говорили о неблагополучии во внутрицерковной жизни и в отношениях между Церковью и гражданской властью. Было приведено множество фактов нарушения законности в отношении Церкви. Письмо патриарху отмечало заслуги Русской церкви перед русской государственностью и культурой, а также упоминало о насильственном закрытии храмов в 1959–1964 годах. Акцент во втором письме был сделан на попустительстве Патриархии, епископата и духовенства закрытию храмов и на требовании немедленно созвать Поместный собор и отменить постановление Архиерейского собора 1961 года о реформе приходского управления.
В сущности, «Открытое письмо» было крайне дерзким шагом, поскольку никто и никогда не осмеливался говорить так с патриархом, со Священным синодом и с высшими государственными чиновниками. Местами письмо было написано в поучающем тоне и больше напоминало обличительный документ, чем письмо священников патриарху. При этом конструктивных предложений в письме не содержалось.
Как рассказывал отец Александр, реакция патриарха была противоречивой. Сначала он сказал: «Вот, все-таки нашлись порядочные люди!» — после чего добавил: «Они хотят поссорить меня с властями». При этом ни патриарх, ни архиереи не пригласили Эшлимана и Якунина для разговора, чтобы познакомиться с ними. Тем временем документ читали в верхах, печатали за границей и передавали по Би-би-си[153], и авторы письма с удовольствием озвучивали его всем своим друзьям и знакомым. Отец Александр часто оказывался в общей компании с Эшлиманом и Якуниным, слушал, упражняясь в терпении, это бесконечное чтение и уже знал письмо наизусть.
В среде духовенства письмо Эшлимана и Якунина вызвало широкий отклик. К ним приезжали священники из самых разных концов страны, собирали для них деньги и были крайне вдохновлены их действием. Отношение изменилось лишь потом, когда выяснилась их диссидентская позиция, заключавшаяся в непризнании действующих церковных властей.
Энтузиазм множества священников, прочитавших письмо, был связан с тем, что они видели в нем отражение собственных надежд, связанных, в том числе, и со сменой руководителя страны, проводившего жесткую антицерковную политику. «Ожидали: вот-вот „что-то начнется“, — писал отец Александр, — но никто не шел дальше словесной и материальной поддержки священников, не решаясь подвергать опасности свое служение или семью. Ничего не „началось“, да ничего и не могло начаться: переговоры с государственными органами должны вести Патриарх и епископы, а не рядовое духовенство. Между тем Патриарх, Синод и епископат в условиях тех лет и не помышляли о возможности каких бы то ни было переговоров»[154].
Наступил решительный момент. Отец Александр считал, что Эшлиману и Якунину очень важно сделать всё, чтобы сохранить себя на приходах, и не поддерживал диссидентский настрой своих друзей. По его мнению, они совершили акт своей гражданской и церковной честности, но должны были продолжать служить Церкви. Однако авторы «Открытого письма» прочно заняли диссидентскую позицию. «Тут причины были разные, — рассказывал отец Александр. — Феликс Карелин был просто экстремист, его несло. Фантастический человек. А Глеб — человек искренний и горячий. Что касается Николая Николаевича, то он — человек безапелляционный, и, заняв какую-то позицию, он всегда говорил: „Вот так, так и так“, — авторитарный был человек и признать какую-то свою ошибку он не мог (в тот момент его это страшно подвело)». «Мы выполняли императив нашей совести, — говорил спустя много лет в эфире радио „Свобода“ Глеб Якунин. — И мы на тот момент писали в надежде, что если мы уж не перевернем всю ситуацию, чтобы Церковь могла действительно освободиться от ига государства и возродиться, то, по крайней мере, сделать попытку этого».
