Отец Александр Мень - [72]

По мнению отца Александра, иереи, собравшиеся на Архиерейском соборе 61-го года, даже не понимали, о чем идет речь. Их оторвали от текущей работы, собрали и дали быстро подписать постановление, преподав ситуацию в том ключе, что хозяйственными делами должны заниматься старосты. Поскольку многие из иереев того времени никогда в жизни не служили на приходах и в приходской жизни разбирались слабо, то новое постановление большинством из них не было воспринято глубоко, и реформа была согласована. Те же, кто заведомо не пошел бы на это, — например владыка Лука (Симферопольский)[110] — под тем или иным предлогом не были допущены до собора.

Отец Александр понимал, каким образом реформа может ударить по приходам, поскольку заключение договоров со священниками и предоставление старостам таких серьезных полномочий выглядело вульгарно и нелепо. Но уже имея опыт работы в епархиальных управлениях и хорошо представляя себе другую сторону этой ситуации, отец Александр видел, что, когда настоятели были хозяевами положения, это было ненамного лучше. Большинство из них не имели достаточно вкуса для того, чтобы украсить храм должным образом, и отнюдь не были идеальными управляющими своими приходами. Многие бесконтрольно захватывали церковные кассы, от чего происходили непристойные обогащения… Вспоминая свои наблюдения за бытовой стороной церковной жизни в юные годы, отец Александр писал: «Всё было бесконтрольно, и временами мне, тогда совсем юному существу, казалось, что они превратили веру в фабрику по производству денег». Поэтому, по его мнению, всё, что случилось на Архиерейском соборе 61-го года, было в определенном смысле провиденциально…

«Когда впоследствии отец Николай Эшлиман[111] и отец Глеб Якунин[112] выступили с резкими нападками на собор 1961 года, — говорил отец Александр, — я думаю, что они должны были бы так же резко нападать на собор 1945 года, который создал фиктивную демократию в приходе». Фиктивное положение вещей, по мнению отца Александра, заключалось в том, что старосты и их помощники не имели никакого значения, а настоятель имел всю полноту власти. Существовавшие порядки привели к тому, что «двадцатки», то есть общины, стали фиктивными уже давно. В их состав боялись записываться обычные люди и потому входили старики и старухи. В результате «двадцатки» были недееспособны и не могли представлять церковную общину. Таким образом, собор заменил одну недееспособную систему управления приходом на другую.

«Признаться, на нашем приходе это не отразилось роковым образом, — вспоминал отец Александр, — потому что староста у меня только что умерла, и я посодействовал избранию женщины, которая целиком на меня полагалась. И только благодаря этому нам удалось произвести в храме полную революцию — во внешнем смысле».

Приход алабинской церкви Покрова был очень велик. Исторически сложилось так, что эта церковь никогда, даже в советское время, не закрывалась, в то время как в ближайшем к ней относительно крупном городе Наро-Фоминске с многотысячным населением действующих храмов на тот момент не было. Верующие из города и нескольких десятков окрестных поселков и деревень приезжали в алабинский храм. Практически ежедневно отец Александр ездил на дальние требы. Его известность в приходе и окрестностях быстро росла. Он неустанно проповедовал и продолжил практику проведения разъяснительных бесед об основах вероучения, начатую им в Акулове. «…Я, став священником, пытался объединить приход, сделать из него общину, а не случайное соединение лиц, едва знакомых между собой. Старался, чтобы они помогали друг другу, молились вместе, вместе изучали Писание и основы веры, вместе причащались. Мне хотелось, чтобы вера не отгораживала их от жизни, не гасила умственных и культурных запросов, чтобы, став христианами, они стали духовно богаче, а не бедней, чтобы в них не слабел интерес к профессиональной и общественной деятельности, чтобы вера освящала все позитивные стороны их жизни. Я не хотел, чтобы их церковность носила ущербный характер, превращала их в аутсайдеров, своего рода „клерикальных хиппи“, как это порой случается. В этом я прошел хорошую школу у духовных наставников, которые направляли меня с юных лет», — писал отец Александр.

Церковь, расположенная недалеко от станции в прекрасном живописном парке, привлекала к себе внимание многих дачников и случайных людей, которые часто «втягивались в орбиту» прихода под влиянием ярких проповедей и открытости местного батюшки.

В первый год служения отца Александра в Алабине у него родился второй ребенок — сын Миша. Сначала семья снимала две комнаты в деревенском доме, а после назначения Александра настоятелем переселилась в сторожку при храме. Отец Александр смог организовать в ней маленький кабинет для литературной работы, в котором едва помещались письменный стол и стул, а на стенах висели полки с книгами. К молодому священнику тянулся непрерывный поток посетителей, не менее пяти — семи человек в день. Помимо духовенства к нему стремились прихожане, мастера-ремонтники и местные жители, искавшие духовного просвещения или просто мудрого совета в различных бытовых ситуациях. Его дом был открыт для всех заинтересованных, каждый мог прийти и задать вопрос. Для семейной жизни священника это, конечно, создавало трудности. Со временем выход был найден — бывшая крестильня со временем была переоборудована в небольшую приемную для отца Александра с отдельным входом, а в церкви для крещения отвели отдельное пространство за занавеской.