Отец Александр Мень - [58]

Я понемногу занимаюсь, читаю, пишу, рисую на досуге и делаю кое-что для будущего. Предпринимаю разные меры, кажется, горизонты просветляются. Одна препона — распределение. Но его я не боюсь. Пару лет можно и отработать, а там я вольная птица. Главное — это не попасть под пяту погони за материальным благополучием. Это большой тормоз. Засосет запросто. Эх! Только бы вырваться! Всегда помню о тебе, и ты меня не забывай. До свиданья, милая, целую. Алик».

«…Чувствую я себя прекрасно и не болел ни разу. Здесь такой хороший воздух, что заболеть трудно. Я много пишу (в смысле рисую), так что может и хватать на жизнь. Беру реставрировать картины и прочее. Особенно много занимаюсь своей работой и изучением вообще.

Скоро приедет Глеб и привезет мне много важных вещей и книг. Он, наверное, заходил к тебе. Если всё будет благополучно, то мы встретимся скоро — через 2 месяца. Я хочу спросить тебя одну вещь: любишь ли ты меня еще? Ты не обижайся на этот вопрос — он вполне естественен после такой долгой разлуки.

Я вчера сравнивал твою последнюю фотографию с той, где ты совсем девочка, и пришел к выводу, что ты за короткое время очень похорошела. Я хочу, чтобы ты и душой хорошела, хотя это труднее, тем более в вашей обстановке».

«…Знаешь, я чем-то переменился за это время. Чем, не могу понять, но чувствую, что стал немного другой. Это, возможно, от моего образа жизни. Ведь я общаюсь с очень ограниченным кругом людей и в институте почти не бываю. Ты можешь об этом судить даже по такому факту: три месяца я здесь, а толком на Байкале не побывал. Каково? Ты, наверное, это изменение во мне сразу заметишь. У меня сейчас такое предотъездное настроение, что хочется всё рассказать уже, а не писать, так сказать, донести в чистом виде. О многом в письме не хочется писать. Я сейчас сижу дома. У меня тихо, светло (стены белые), приемник и куча книг. Здесь, где я живу, нет пыли и более или менее прохладно. Ночью здесь ниже нуля. Днем — душно. Я систематически читаю американский охотничий журнал. Если бы ты знала, что это за колосс. Дикие сцены, охота на львов, лосей, бросающихся на охотников. Охотники, бросающиеся на пум, собаки, ружья, рекламы, машины, — в общем, что угодно, ярко, шумно и красочно. На этом фоне наш новый журнал „Охота“ выглядит как пачка туалетной бумаги или обоев. В городе сейчас новый взрыв бандитизма… Иногда мне среди этой человеческой гадости становится очень мерзко. Хочется уйти куда-нибудь, пожить хоть недолго среди нормальных. Но слава Богу, в Иркутске есть нормальные (единицы). Может быть, тебе покажется, что я преувеличиваю, но ведь у каждого своя мерка и свой подход. Я соскучился по умным лицам и нормальным культурным людям, которым подобает быть в XX веке. А что здесь? Я расскажу тебе потом. Я узнал здесь больше, чем за всю жизнь, и потерял 50 % своей веселости. Но всегда, когда я думаю о тебе и о Москве, у меня поднимается настроение, но потом я начинаю думать: „Что я тебе могу дать?“ и убеждаюсь, что, наверное, очень мало. Сделаю ли я тебя счастливой?»

В Иркутске, как и везде и всегда, Алик продолжал собирать библиотеку. Однажды уборщица иркутской церкви отвела его на колокольню, где обнаружилось множество небрежно сваленных в беспорядке старых книг. Александр с привычным чувством кладоискателя и благоговейным интересом начал их разбирать. Уборщица разрешила ему взять что захочет, и Александр разыскал отдельные экземпляры богословских журналов «Паломник» и «Странник» начала века, которые впоследствии бережно переплел. Но главной находкой оказался большой фрагмент издания «Руководства к благочестивой жизни» Франциска Сальского[76], изданный в 1819 году. Содержание «Руководства» поразило Александра и показалось ему невероятно близким по духу. Впоследствии он раздобыл полную версию этой книги на французском языке, Вера Яковлевна перевела ее на русский, и этот перевод в самодельном переплете отец Александр нередко давал почитать новообращенным в своем приходе.

«В Иркутске жила интеллигентная семья Крашенинниковых, — вспоминает Глеб Якунин, — они были друзьями моей тетушки Лидии Иосифовны Здановской, в будущем жены церковного историка и публициста Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина[77], который проповедовал идеи реформации в Церкви, о чем я впервые услышал от него. С этими людьми мы говорили о религии. Во время учебы на предпоследнем, 4-м курсе института под влиянием отца Александра я перешел в христианство, и мы стали вместе ходить в кафедральный собор Иркутска, что в Знаменском монастыре. Таким образом, я вошел в церковную жизнь».

Библиотека Александра стремительно пополнялась, и перед пятым курсом он решил переправить ее в Москву. «Охотоведы охотно пошли помогать ему упаковывать книги в чемоданы, — вспоминает его однокурсник Анатолий Четвериков. — Пока в садике накрывался стол, мы укладывали книги. Их было много, и большинство из них — с одинаковыми переплетами. Александр подсказывал, какую книгу класть в какой чемодан. „Эту не сюда!“ — сказал он мне. „Алик, как ты различаешь их, ведь они одинаковые?“ — спросил я и узнал, что большинство книг он знает даже по запаху. Упаковали десятка два чемоданов».