Отец Александр Мень - [55]

Как вспоминает прихожанин новодеревенского храма Михаил Завалов, отец Александр рассказывал ему о том, что с юных лет очень ответственно относился к режиму: «В молодости, — говорил он, — я в любой компании, что бы интересное там ни происходило, в какой-то момент говорил: „Ну, я пошел“. Иногда я казался из-за этого монстром. Но — только благодаря этому мог многое совершить. Впрочем, был и у меня один день в неделю — для лирики, когда я ложился во сколько угодно. Это когда я ухаживал за своей будущей женой».

Семья Натальи переехала в Подмосковье с Украины перед самой войной. Ее отец стал работать агрономом в совхозе недалеко от станции Хотьково Ярославской железной дороги, где они и обосновались, мать пела в одном из московских церковных хоров. Наталья, как и все ее подруги, была тогда неверующей. Воспитание и семейный уклад Александра и Натальи были совершенно различными, но их объединила любовь. Александр увидел в Наталье верность, трудолюбие и житейскую мудрость. Он понял, что такая женщина будет хорошей матерью его детям и заботливой хозяйкой дома. В спутнице жизни он не искал помощницы в своих трудах. С глубокими религиозно-философскими вопросами бытия, творческими поисками и служением он привык разбираться самостоятельно.

Александр был убежден в том, что в момент влюбленности любой человек переживает состояние вечности, переживает встречу с Богом.

Вот как впоследствии отец Александр говорил о любви новобрачным, которых он венчал: «…Только одно важно — найти и вырастить любовь. Любовь появится у вас примерно месяцев через 16 после совместной жизни. Признак будет: спокойно, без напряжения молчите вместе. Без смущения. Просто спокойно молчите. Это значит — уже есть любовь. Любовь — это когда дышишь другим человеком, как воздухом, и даже иногда этого не замечаешь. Но когда этот воздух отнимается, ты начинаешь задыхаться. На свете нет ничего из земных вещей более стоящего, чем любовь. Все остальное — пыль дорожная…»

В жизнь Александра вошла любовь, и полнота его жизни была ощутима для всех окружающих. Наступил период расцвета. Свое настроение того периода он формулировал так: не будет цветов, не будет и плодов. На это светлое настроение накладывалось и ожидание перемен к лучшему в стране, витавшее в воздухе после смерти Сталина.

Глава 13 Иркутский период

«Осень обрушила на нас новость, — вспоминает Валентина Бибикова. — Институт расформировывали. Хрущеву подсказали бредовую идею отправлять институты на периферию, так как учиться надо якобы там, где будешь работать, а не там, где хорошо учат. От блестящего профессорско-преподавательского состава (который, естественно, работал не только в МПМИ, был обременен семьями и квартирами и ехать никуда не собирался), от библиотек, музеев, коллекций, учебных баз, наконец, традиций охотоведов отправляли в Иркутский сельскохозяйственный институт, где было охотоведческое отделение; другие факультеты — в другие города. Нельзя сказать, что мы запаниковали. Сибирь! Тайга! Байкал! Охота! Едем!»

Из письма Веры Яковлевны Розе Марковне Гевенман, написанного летом 1955 года: «…Алик вернулся из своей поездки в Ленинград. Сейчас он интенсивно готовится к отъезду в Иркутск: переплетает книги, переписывает и укладывает свою библиотеку. Трудно мне отпускать его в такую даль и на такой неопределенно долгий срок, да ему и самому это не легко. Но он умеет смотреть вглубь вещей, в тот неведомый нам смысл, которым строится и направляется наша жизнь на пути к своему наиболее полному осуществлению. А в моем сердце так остро переплетаются все нити настоящего, прошедшего и будущего, что иногда не умею с собою справиться… Прости, Розочка, пишу тебе об этом оттого, что ты всегда так хорошо, чутко понимаешь всё…»

«В августе 1955 г. мы погрузились в общий вагон почтового поезда Москва — Иркутск (институт оплачивал только сидячие места), помахали родителям и пятикурсникам и поехали, — продолжает Валентина Бибикова. — Тогда паровоз, дымя на всю округу, тянул вагоны до Иркутска шесть суток, останавливаясь на полустанках, а иногда и в поле. У нас было несколько гитар, два аккордеона и неограниченное количество крышек от котелков. Думаю, что пассажиры других вагонов нас побаивались.

Иркутск встретил нас малым количеством асфальта, большим количеством копоти в воздухе, извозчиками, концертами Вертинского и Козина, изумительной резьбой деревянных наличников, еще сохранившимися бревенчатыми особняками Трубецкой и Волконской и древним зданием института, на фронтоне которого сквозь побелку проступала надпись: „Сиропитательный дом госпожи Медведевой“. Сиротами мы себя не чувствовали и допущенные (только после бани) в стены бревенчатого общежития, побросали пожитки и поехали работать на уборку урожая в колхоз (до станции Тыреть, дальше — грузовиком)».

Александр заранее отказался от общежития — возможность работать в уединении была для него крайне важной. С Глебом они приняли решение жить вдвоем. У знакомого верующего нашлись друзья в Иркутске, поэтому по прибытии туда отправились к духовной дочери отца Сергия Орлова (под началом которого Александр впоследствии будет служить диаконом в Акулове). Она отвела их в семью, у которой для них сняли комнату. Это была замечательная семья верующих церковных людей, духовным центром которой была мать, малограмотная женщина большой внутренней культуры, ума и такта. Александр с Глебом вскоре почувствовали себя там как дома.