Отец Александр Мень - [35]

«Когда (из Свердловска) вернулся Владимир Григорьевич, дом на Серпуховке зажил хотя и не прежней, но все же более устроенной жизнью, — вспоминает Анна Корнилова. — Кругом всё еще было голодно и холодно, а здесь царило тепло, которое исходило от его обитателей. Собственно, комната, где жило семейство, была малопримечательна: довольно большая, метров двадцать с лишним, с двумя окнами, выходящими во двор, и входом из коммунальной кухни, — она ничем, казалось, не отличалась от других, ей подобных. Недалеко от двери, возле ближайшего окна, стоял детский письменный стол, — Алик уже учился в школе, — а напротив, на подоконнике, помещался аквариум. На дне его жил аксолотль. Его бледно-розовое, студенистое тело занимало всю длину аквариума. Алик объяснял, что кормить его следует особым способом: кусочки пищи надо бросать так, чтобы они обязательно попадали ему на нос, иначе он не сможет проглотить.

Алик любил животных, и время от времени в доме появлялись то кролик, то ежик, то еще какой-нибудь житель, не нашедший себе иного пристанища. С едой было плохо, и в зоологических кружках зверья не держали. Интерес к животному миру не ослабевал с годами.

Возвращаясь к дому на Серпуховке, вспоминая его, казалось бы, обычное убранство — зеркальный шкаф у стены, напротив двери, обеденный стол посредине комнаты, диван за ним, кровать, буфет, детские кровати, — мысленно задерживаешься у маленькой тумбочки, которая помещалась между буфетом и кроватью тети Леночки. Это была особая тумбочка. На ней стоял шкафчик с иконами. При посторонних дверца его закрывалась, при своих — была распахнута. Но даже и при закрытой дверце перед шкафчиком оставался небольшой фаянсовый сосуд в виде амфоры. На белой выпуклой его поверхности была изображена яркая красная рыбка — символ христианства.

В необходимости закрывать шкафчик сказалась не только привычка к конспирации, но и забота о Владимире Григорьевиче, который занимал должность главного инженера текстильной фабрики и мог пострадать за других, так как сам он ни к „катакомбной“, ни к официальной Церкви не принадлежал.

Возле заветного шкафчика, перед иконами, с зажженной лампадкой, звучали слова молитв, произносимых тихим задушевным голосом тети Леночки или глуховатым, глубоким — тети Верочки; помню и быстрые, „летящие“ слова Павлика, когда, обычно до еды или после еды, говорили: „Павлик, читай ты“».

«В шкафчике было три полочки, — дополняет этот рассказ Павел Мень. — На верхней — Спаситель, Рождество, Крещение, на второй — Богородица и разные образы, на нижней — святые. Мы ведь молились с мамой, когда папы не было, перед этим припрятанным иконостасом. Мама зажигала лампадку, читала правило… А шкафчик по сию пору жив. Когда-нибудь займет свое место в музее…

После возвращения в Москву папу повысили в должности.

Он стал главным инженером текстильной фабрики и получал по тем временам приличную зарплату. Он вообще был ценным работником, вносил рационализаторские предложения, писал брошюры о технике производства кожзаменителей, дерматина. Администрация пошла на риск, назначив беспартийного еврея главным инженером.

Папа был человеком с безотказным чувством юмора. Дома, если и возникали некоторые внутренние несогласия, он всегда гасил их юмором. Тетя Вера, наш почти пятый член семьи, иногда решительно заявит что-то свое непререкаемое, папа улыбкой или беззлобной шуткой ее на миг приостановит. А в следующий миг всё уже решается само собой. Юмор — великая целительная сила. Не зря Александр так умело им пользовался.

У нас, между прочим, был холодильник, стоял на кухне. Главный инженер мог себе позволить такую роскошь. Иногда из холодильника исчезал какой-нибудь продукт. И, разумеется, не возвращался. Мама никогда вслух пропажи не обнаруживала, не намекала соседям. Коммуналка, а, кажется, жильцы не мешали друг другу. Даже у печки, где порой одновременно на четырех конфорках булькало несколько кастрюль. Газ провели только в 1950 году. Скандалы за стенками у соседей случались, разной накаленности, но наружу не выплескивались.

Родители между собой жили душа в душу, хотя папа не разделял наших христианских убеждений. Но мы ему их не навязывали. Он был театралом, следил за театральной афишей. Ценил игру выдающихся артистов, с мамой всегда обсуждали спектакль, на котором побывали. А бывали всегда вместе. Папа просто, но элегантно одетый, на маме вечернее бордовое платье. Она была интересная женщина, папа это умел заметить».

В 1945 году кончилась война. Долгожданное слово «победа» было у всех на устах. Событие огромной значимости произошло и в церковной жизни страны. Прошедший в начале года Поместный собор Русской Православной церкви избрал патриархом Московским и всея Руси митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия. На Божественной литургии во время запричастного стиха было оглашено первое послание патриарха к чадам Русской церкви, в котором он сказал, в частности, о долге патриарха «охранять вверенную ему Поместную церковь от разделений и расколов».

«Вначале мы не совсем отдавали себе отчет в том, что произошло, — пишет Вера Яковлевна, — и не знали, можно ли доверять тому, что написано в газете. Вскоре мы узнали из газет и еще одну радостную весть: „Патриарх поехал в Иерусалим, чтобы отслужить благодарственный молебен у Гроба Господня“. Но практически для нас ничего не изменилось. Мы по-прежнему не посещали церковь. Духовное одиночество продолжалось.