Отец Александр Мень - [31]

Без труда, без усилья

Выше мраков земных.

Он осуществил, быть может, высший подвиг в этом страшном мире, потому что он исполнил слова апостола: „Всегда радуйтесь!“

Любовь о. Петра к людям со всеми их слабостями и немощами основывалась на его несомненной уверенности в милосердии и снисхождении Божьем. Для него Бог был прежде всего Deus caritatis[31], об этом о. Петр говорит и в своей последней, прощальной беседе. Он не предъявляет к людям больших требований.

„Искренние огорчения, ошибки, — говорит он, — неизбежны в нашем мире печали и слез“. О. Петр только предостерегает нас от уныния, от омрачения, и говорит: „Лишь бы они не проникали в самую глубину души и мир Божий не оставлял нас немощных совершенно“».

Глава 9 Схиигумения Мария

Огромное влияние на становление и мировоззрение будущего отца Александра оказало общение со схиигуменией Марией (Сарычевой), принявшей на себя духовное руководство семьей Меней после ареста отца Петра Шипкова.

Вот как отец Александр Мень вспоминал о ней после ее смерти: «Мое детство и отрочество прошли под сенью преподобного Сергия. Там я часто жил у схиигумении Марии, которая во многом определила мой жизненный путь и духовное устроение. Подвижница и молитвенница, она была совершенно лишена черт ханжества, староверства и узости, которые нередко встречаются среди лиц ее звания. В ней было что-то такое светлое, серафимическое. Всегда полная пасхальной радости, глубокой преданности воле Божией, ощущения близости духовного мира, она напоминала чем-то преподобного Серафима или Франциска Ассизского. Она недаром всегда, в любое время года, напевала „Христос воскресе“.

Матушка впервые дала мне читать Библию. Конечно, я имел достаточно ясное представление об общем ходе священной истории: раньше у меня была „Священная История“, я читал какие-то отрывочки — мама мне читала. А матушка мне принесла большой том и сказала: „Ну вот, читай“. Я говорю: „А как?“ — „Прямо так вот, бери с начала — и читай“. И я стал читать… К тому же у нее оказался альбом картин Доре, и картинки мне очень помогали. Тогда меня особенно привлек Апокалипсис, я даже написал на него „толкование“.

Что я извлек из общения с ней? Она была монахиня с ранних лет, очень много пережила, много испытала в жизни всяких тягот, но она сохранила полностью ясный ум, полное отсутствие святошества, большую доброжелательность к людям, юмор и, что особенно важно, — свободу. Никогда не забуду: когда я был маленьким, матушка говорила: „Сходи в церковь, постой, сколько хочешь, и возвращайся“, — она никогда не говорила: „Стой всю службу“. И я шел в Лавру и стоял довольно долго. Наверное, если бы матушка сказала: „Стой всю службу“, — то я бы томился. Я не очень любил длинные лаврские службы. <…> Но чаще всего я стоял всю службу, потому что мне была дана возможность уйти когда угодно. Матушка редко, так сказать, морализировала. Она мне всегда рассказывала какие-то бесконечные истории — фантастические и реальные, бывшие с ней или еще с кем-то. Они были как притчи — из каждой можно было извлечь какой-то урок.

Тогда, в сороковые годы, я считал ее (да и сейчас считаю) подлинной святой. Она благословила меня и на церковное служение, и на занятия Священным Писанием. У матери Марии была черта, роднящая ее с оптинскими старцами и которая так дорога мне в них. Эта черта — открытость людям, их проблемам, их поискам, открытость миру. Именно это и приводило в Оптину лучших представителей русской культуры. Оптина, в сущности, начала после длительного перерыва диалог Церкви с обществом. Это было начинание исключительной важности, хотя со стороны начальства оно встретило недоверие и противодействие. Живое продолжение этого диалога я видел в лице о. Серафима и матери Марии. Поэтому на всю жизнь мне запала мысль о необходимости не прекращать этот диалог, участвуя в нем своими слабыми силами».

Сергей Иосифович Фудель, автор книги о Павле Флоренском, называет схиигумению Марию «духовной наставницей многих». Начиная с 1930-х годов в Загорске она являлась главой тайной монашеской общины, не признавшей митрополита Сергия (Страгородского) и считавшей своим епископом владыку Афанасия (Сахарова). Сергей Иосифович посещал ее в 1950-е годы и, по его словам, получил от нее большую поддержку в этот период его «большого одиночества». Вот что он записал с ее слов о начале ее духовного пути:

«Схиигумения Мария пошла в монастырь лет 16-ти. Отец ее был богатый купец, а матери она не помнила. Была у нее добрая и верующая по-настоящему няня. И вот отец решил, что пора ее выдавать замуж. Был назначен день, когда придет сваха с женихом и будут „смотрины“. В этот день она, печальная и о замужестве своем не думающая, должна была надеть какое-то особенное парадное платье из красного атласа. В этом платье она и сидела одна в большом двухсветном зале, ожидая гостей и жениха. Гости задержались, а она, положив руки на стол, а на руки голову, неожиданно заснула. И вот она видит, что открываются двустворчатые двери, и в комнату входит высокая Госпожа в таком сияющем одеянии, что ей стало страшно. Госпожа прямо подошла к ней, взяла ее левую руку и трижды намотала на нее четки со словами: „Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа“. Девушка проснулась и бросилась к няне с рассказом о видении. Няня сразу и твердо сказала: „Никаких женихов! Пойдем наверх к себе“. Там она велела повязать щеку платком, а сама пошла к отцу и объявила, что „у девочки заболели зубы“. Смотрины были отменены, а вскоре отец, устрашенный видением, сам отпустил ее в монастырь».