Отец Александр Мень - [168]

«Весной 1987 года я говорил ему о своих терзаниях в связи с тем, что в обществе нашем такой голод по настоящей Правде, а мы, христиане, молчим, — вспоминает Александр Белавин. — А он ответил: „Когда нам будет что сказать, Господь даст нам кафедру, даст телевидение“. И вот, Господь дал.

<…> Помню однажды, это было летним днем 1986 года в саду чьей-то дачи в Пушкино, кто-то спросил его, как он относится ко всему происходящему, т. е. к Гласности и т. д. Он ответил, что относится к происходящему положительно, потому что, пока охотники охотятся друг за другом, зайчик может попрыгать на свободе»[294].

Отец Александр считал, что открывшиеся в период «Перестройки» возможности нужно использовать для того, чтобы строить общину, поскольку главной задачей христианина он видел не просто жизнь по совести и дела милосердия, но построение жизни таким образом, чтобы стать соработником Бога на земле, для чего необходима Встреча с Ним через Иисуса Христа.

Батюшка трезво понимал, что возможность для открытой проповеди Евангелия может оказаться краткой по времени. «Субмарина всплыла, — говорил он, — но ведь в любой момент она снова может опуститься. Всю жизнь меня держали на коротком поводке. Неужели я могу не использовать появившиеся возможности?» И он принял новую ситуацию в стране как Божий Промысел, как новый вызов, которому он должен соответствовать, чтобы любой ценой нести людям Слово. «Чем силен дятел? — говорил батюшка. — Головой. Потому что головой он бьет в одну точку».

Отец Александр начал читать регулярные лекции в московских клубах и домах культуры. Его популярность росла лавинообразно. Если в первый раз, когда он выступил в Доме культуры Института стали и сплавов, за сутки без рекламы, исключительно за счет «сарафанного радио», набралось более тысячи желающих послушать его выступление, то теперь о его лекциях оповещали средства массовой информации, а на стендах объявлений перед залами, где он выступал, заблаговременно висели красочные афиши.

«Отец Александр не цитировал — он делился собственным опытом, — пишет Андрей Тавров. — Он свидетельствовал. Кавычки с евангельских цитат, которые он приводил, были сняты, потому что он осуществил „невозможное“ в своей жизни. Самое большое чудо, которое настигало меня в его присутствии, заключалось в том, что евангельские призывы выполнимы. Что они не невозможны. Я видел перед собой человека, который взял их и воплотил в своей жизни. Он исцелял больных, никогда никого не критиковал и не обвинял, был смирен, обладал огромной духовной силой, сдвигал горы дел, проблем, но самое главное — светился любовью. <…> Одно его присутствие было важнее тысячи цитат из Евангелия. Оно само по себе было проповедью».

Масштаб его аудитории стремительно рос, и отец Александр никогда не отказывался от новых выступлений, если предоставлялась хотя бы малейшая возможность для этого в его графике. Как вспоминает Ирина Букринская, она спросила отца Александра о том, сможет ли он выступить перед небольшой (100–200 человек) аудиторией академического Института русского языка имени В. В. Виноградова, в котором она работала. «Конечно, Ира, это — Клондайк! — ответил отец Александр. — Интеллигенция — это самая неокормленная часть общества! — Я езжу везде, куда меня зовут». Кроме академических институтов и домов культуры, отец Александр прочитал лекции во многих библиотеках, на выставке «Метасимволизм» творческого объединения «Колесо», в Московском доме техники и даже в Театре «На досках».

Большинство слушателей, привыкших к тому, что в залах читают выступления исключительно «по бумажке», были восхищены его четко построенной, свободной речью. Его обширные знания не только в области богословия и истории религии, но также в истории литературы и поэзии, биологии и антропологии, казалось, не знали границ. «Неудобных» тем для него не было — он был готов отвечать на любые вопросы и беседовать с аудиторией любого уровня. «Отец Александр посвятил первые сорок минут или час рассказу о христианстве, — рассказывает Мария Батова об организованной ею лекции в своем музыкальном училище. — Из зала прислали записку: „Как Церковь относится к проблемам секса?“ Зал расхохотался. Отец Александр, смеясь вместе со всеми, сказал: „Да, конечно, секс — это великое дело. Но…“ Дальше он сказал о христианском браке, о верности, о любви, о рождении и воспитании детей, о семье как образе Церкви. Никто больше не смеялся, слушали спокойно и внимательно. <…> От той встречи у меня осталась драгоценная реликвия — афиша. На ней — портрет и слова: „Протоиерей Александр Мень“. К слову „протоиерей“ кто-то приписал сверху букву „в“, получилось — „протоиеврей“».

В этот период батюшка впервые выехал за границу. «Летит время, — пишет Владимир Файнберг, обращаясь в своих воспоминаниях к отцу Александру. — Вас впервые выпускают за границу — в Польшу. „Батюшка, если будет возможность, побывайте в Кракове. Говорят, замечательный город“. По возвращении вы объясняете, что всё время ушло на работу в библиотеках — изучали материалы к своему словарю по библеистике. Было не до поездок». И все же отец Александр успел посмотреть, как работают в Польше воскресные школы и христианские издательства, а также преклонить колени на могиле ксендза Ежи Попелушко