Отец Александр Мень - [150]
В первой половине 1980-х прихожане Новой Деревни ждали арестов. Обыски стали обычным делом. Молились за отца Александра. Старались не собираться в сторожке, не задерживаться в храме и рядом с ним. Было известно, что из домика напротив храма ведется видеосъемка всех входящих и выходящих. Но отец Александр оставался спокоен и радостен, говоря: «Если мы нужны Господу, Он удержит нас и на ниточке». Когда в 1984 году Александр Кунин спросил батюшку, о чем сейчас важно молиться, то отец Александр попросил его молиться о нем, процитировав слова из Евангелия: «Поражу пастыря, и рассеются овцы».
Однажды Владимир и Евгения Архиповы получили конверт с краткой запиской от отца Александра. Их поразило то, что в записке было указано время ее написания с точностью до минут, что не было характерно для батюшки. Впоследствии выяснилось, что отец Александр писал эту записку по дороге на допрос. Андрей Тавров вспоминает, как спросил отца Александра, не страшно ли ему. «Нет, — ответил отец Александр, — не страшно. Просто каждый раз, когда я туда еду, я не знаю, вернусь я назад или нет».
Для уединенных бесед в эти годы отец Александр часто предлагал своим прихожанам совместную прогулку на кладбище неподалеку от храма, к могилам Елены Семеновны и Веры Яковлевны. После молитвы об упокоении усопших обсуждались дела и ближайшие планы. «Был яркий солнечный день, собралась довольно большая группа жаждущих поговорить с батюшкой, — вспоминает священник Михаил Залесский. — Отец Александр вышел за ограду и направился в сторону кладбища, сказав: „Ну, пойдём, армия Трясогузки!“ Он был в белой рясе, сияющей на ярком солнце неземным светом. Картина шествия была впечатляющей. Отец Александр привел нас на могилу своей матери, Елены Семеновны, и начал беседовать со всеми по очереди. Одна из ожидавших разговора с ним сказала: „Вот, Елена Семеновна и после смерти собирает нас у себя“ — и стала вспоминать, как раньше они собирались на даче, которую Елена Семеновна снимала для таких бесед. Подошла моя очередь. Недолго, но достаточно детально обсудили мы структурные особенности библейских текстов».
Отношение отца Александра к кладбищам было позитивным. «Здесь хорошо. Здесь всё — правда. Все погоны и чины остались позади. Здесь всё, как оно есть», — говорил он. Но даже на кладбище батюшка вынужден был сохранять бдительность — на Ярославском шоссе, проходящем невдалеке, время от времени останавливались незнакомые машины, слежка не прекращалась. Даже в Коктебель, куда отец Александр ездил в отпуск, Комитет госбезопасности направлял своих «следопытов». В отсутствие батюшки его дом «навещали», вещи просматривали и с большой вероятностью фотографировали рукописи. Евгений Пастернак вспоминает о том, что в саду рядом с домом, где они с женой снимали комнату в Коктебеле, как выяснилось позднее, под дощатым столом, за которым они обедали, было установлено записывающее устройство с микрофоном, поскольку за этим столом они периодически встречались с отцом Александром, жившим тем летом в соседней комнате. Хозяйка дома, которая очень тепло относилась к своим постояльцам, со слезами на глазах рассказывала о том, что ей угрожали сотрудники КГБ и она ничего не могла поделать в этой ситуации[256].
В КГБ отчетливо понимали, насколько опасен для властей человек, встреча с которым буквально переворачивает сознание людей и превращает в труху призывы правительства стремиться к победе коммунизма. Внутренняя свобода и талант отца Александра, его свидетельство о живом Христе вызывали резкое неприятие властей предержащих. В КГБ отцу Александру был присвоен псевдоним «Миссионер», что очень точно отражает призвание их «подопечного». В соответствующих отчетах его называли «ДОН» — долговременный объект наблюдения. Таким образом, за отцом Александром была установлена многолетняя слежка, что подтверждает и рассекреченное со временем письмо генерала КГБ А. Олейникова, в котором он упоминает стукачей, внедренных КГБ в новодеревенский приход.
Евгений Рашковский запомнил вопрос, с которым в тот период обратился к нему «кум»[257] при попытке вербовки в осведомители о ситуации в новодеревенском приходе: «Вы не хотели бы как-то ярче проявить свою гражданскую позицию?» — «Моя позиция — это мой труд», — ответил Евгений.
Многочисленные допросы в КГБ имели целью добиться от отца Александра «раскаяния» за его публикации на Западе, организацию малых групп и особенно — религиозное воспитание детей. При обыске, как рассказывают, вошедшие говорили: «Оружие, наркотики, религиозную литературу для детей — на стол!» «Сказал мне следователь: „Дотронетесь до детей — р-р-руки отобьем!“» — заметил однажды отец Александр в разговоре с Владимиром Юликовым. В вину отцу Александру вменялось также крещение людей без регистрации, в то время как предъявление паспорта новокрещаемыми, если они имели официальную работу, представляло серьезный риск потери этой работы. Любые публикации на религиозно-церковную тематику в западных журналах и альманахах типа «Вестника РХД», издававшегося в Париже, также приравнивались к преступлению в глазах властей, а число таких публикаций в 1980-х годах росло. Если авторы подобных статей, по информации КГБ, были прихожанами отца Александра, то его начинали еженедельно вызывать на допросы. При этом отец Александр четко понимал, какие испытания по силам тому или иному его прихожанину, и в случае прямого вопроса от КГБ считал вполне приемлемым признание человеком своего авторства той или иной статьи с оговоркой о том, что статья передавалась друзьям и знакомым в рукописи, а способ ее попадания на Запад автору неизвестен.
