Отдых у моря - [23]

Люся вздохнула. «Как он будет жить один? — сокрушенно подумала она о Косте. — Он такой непрактичный. Будет ходить в неглаженных сорочках и голодный…»

Николка заворочался на раскладушке, прервав жалобные Люсины мысли. Люся знала, что сейчас он проснется, уже проснулся, вот потрет кулачками глаза и откроет их. Верно. Потер и открыл. Посмотрел на Люсю, улыбнулся. Перевел взгляд на пустую Костину кровать.

— А где папа?

Люся чуть не заревела от его вопроса. Она хотела сразу сказать сыну: «У тебя нет папы», — но не сказала. Лучше потом, в Москве.

— Папа ушел за билетами.

— В кино?

— Нет. На поезд.

— Ой, какой хороший дождь! — воскликнул Николка.

Есть такой счастливый и глупый возраст, когда человек может радоваться даже несчастьям. Этот дождь принес им несчастье — ей, и Косте, и Николке. Может быть, больше всего Николке.

— Мама, я есть хочу, — сказал Николка.

Люся занялась домашними делами. Она с порога умыла под дождем Николку, отрезала ему хлеба и сала и, галопом обежав дом, заскочила в сени, чтобы вскипятить для сына чаю. Но с чаем вышла осечка: в керогазе керосину не было, а бачок с керосином вместе с воронкой стоял под дождем, через воронку в него натекла вода, и смешанный с водой керосин не горел. Люся опасалась давать сыну некипяченую воду и вернулась к нему, без толку промокнув под дождем.

— Где чай? — спросил Николка.

— Чаю нет, — виновато сказала Люся.

— Я пить хочу.

— Потерпи. Дождь перестанет, я схожу за керосином.

— Я не хочу терпеть, — капризничал Николка.

— Замолчи сейчас же! — прикрикнула Люся.

Николка еще покапризничал и замолчал, но не потому, что послушался мать, а потому, что его одолела икота. Люся пробовала напугать сына, она слышала, что это помогает от икоты, но, когда она внезапно кричала у него за спиной: «Перестань икать!» — Николка не пугался, а пугать его более действенно Люся боялась: как бы не стал заикаться.

Время тянулось несносно медленно. Люся посмотрела на часы — только половина восьмого. Она почитала Николке вслух «Старосветских помещиков», опять посмотрела на часы, потом поднесла их к уху. Дождь шумел, и море шумело, так что тиканья часов нельзя было услышать, даже если они и шли. Было без десяти восемь.

— Читай! — потребовал Николка.

Люся завела часы и стала дальше читать ему «Старосветских помещиков».

Прошло полчаса. По Люсиным часам полчаса, но что-то не очень она им верила. Неужели полчаса — это так долго? Когда же придет Костя? И нет ни капли вина, чтобы ему согреться. Надо хотя бы приготовить сухую одежду.

Люся выдвинула из-под кровати чемодан, достала трусы, тенниску, парусиновые брюки, расстелив их на столе, разгладила ладонью. Ничуть они не стали от этого лучше. В Москве Люся ни за что бы не позволила Косте надеть такие мятые и грязные брюки. Но здесь не Москва. Ничего, по крайней мере, сухие.

Николке надоели «Старосветские помещики», он больше не требовал, чтобы Люся читала дальше. Он отломил кусок хлеба, намочил под дождем и лепил из него собачку, не мешая матери предаваться размышлениям.

«Все нет и нет, — думала Люся о Косте, — почему он не идет так долго? Сейчас не меньше десяти часов. Может быть, даже одиннадцать. А касса открылась в семь. Тридцать восьмая очередь. Но ведь многие вчера не пришли на перекличку, значит, его очередь ближе. Он давно должен получить билеты. Но почему его нет? Пережидает дождь? Нет, он все равно весь мокрый, промок, когда шел туда…»

Люся опять представила себе, как ее Костя в мокрой одежде идет по берегу моря. И вдруг ей вспомнилось, как он ночью сказал, что зря не утопился в море. А она на это сказала ему, что еще не поздно. Боже мой, она в самом деле так сказала, брякнула сдуру, а он мог подумать, что она желает ему смерти. Он мог… Нет, нет, нет!!!

Но ведь он пошел берегом моря. Он мог пойти по улице, здесь асфальт, здесь все-таки быстрее стекает вода, а он пошел берегом моря. И у него был такой несчастный вид, когда он взглянул сначала на нее, а потом на Николку. Это он прощался с ними! А она ничего не поняла. Ничего!

Он прав — я дура, я эгоистка, я ужасная женщина, я убийца!.. Что делать? Господи, если бы он был жив! Пусть мы разойдемся, пусть он живет один, пусть женится на другой, что угодно, только бы он был жив!

— Николка!

— Мама, посмотри, какая собака…

— Николка!

Люся порывисто прижала к себе сына.

— Ты собаку испортишь! — недовольно крикнул Николка.

Люсе вспомнился эпизод из «Детства» Горького, когда маленькому Алексею было жалко лягушку, которую зарыли в могиле вместе с его отцом. «И этот такой же глупый», — подумала Люся о сыне.

— Коленька, — взволнованно и строго сказала Люся, присаживаясь на корточки и глядя сыну в глаза. Ей всегда казалось, что так Николка лучше ее послушается, она считала свой взгляд гипнотизирующим. — Я сейчас уйду. Я пойду к папе… Папа ждет меня… (О, господи, неужели он…). Ты останешься дома. Жди нас. Мы скоро вернемся. Я тебя замкну. Ты не бойся.

— Не замыкай, — сказал Николка.

— Нет, я замкну…

— Не замыкай!

— Какой ты вредный! Просто какой-то кретин. Четыре года, а ничего не понимаешь. Наверно, в школе будешь получать одни двойки.

— А я не пойду в школу, — сказал Николка.