Отдел странных явлений: Лесоморский детектив - [22]

Пока Милли с превеликим удовольствием портила мне аппетит, Кощеенко объявил, что завтра будет 'Музыкальный день', и каждый отряд на вечернем концерте должен исполнить песню собственного сочинения. После обеда всем выделили по часу для репетиции в актовом зале, где имелось пианино, разломанная балалайка и проигрыватель компактных дисков. И, представить только, ни одной арфы, лютни и даже систра. Предстоит учиться здешней музыке. Или искать среди детей того, кто умеет играть хотя бы на одном из трех инструментов.

— Если мы будем каждый день заниматься этим маразмом, мы не найдем того, кто хотел убить Наташку, — шепнул мне на ухо Иван.

— А ее ли? Простынка-то чуть тобой не отужинала, — напомнил я.

Программист огляделся. Вокруг сновали детишки из отряда, а расстраивать их тем, что они пропустили операцию по уничтожению черной простыни, очень не хотелось. Вдруг кто воодушевится.

— Юля, когда мы песню репетировать будем? — Милагрес и еще одна девочка не отставали от нас.

Иван, засунув руки в карманы, шел быстро, не оборачиваясь. Хороша работенка, ничего с напарником не обсудишь, то тут дети, то там дети. Расследовать случившееся — ночью. Когда же спать?

— Мы исполним балладу! — подняв указательный палец вверх, заявил программист, посмотрев на восхищенных подростков. — Про Ивана Дурака и Владыку Обеих Земель.

Я прикусил губу, чтобы не ответить на его заявление понимающей улыбкой. Переложить наши приключения в Уасете в стихи и выдать за детскую сказку, конечно, оригинально, и никто не поверит, что персонажи героического опуса сидят перед ними с музыкальными инструментами.

— Нет! — вдруг выпрыгнул наперерез Ивану высокий рыжий очкарик. — Давайте лучше мою поэму. Я Вася Белочкин.

— И что? — кисло посмотрел на него вожатый. — Кстати, нет в нашем отряде…

Мальчик, потупив взгляд, пробубнил:

— Вообще-то, моя фамилия Паршивич, но когда я буду получать паспорт — стану Белочкиным. Потому что эта фамилия больше подходит к моему творчеству, вот послушайте…

Я подозрительно глянул на напарника. Только гениальных произведений юного поэта сейчас и не хватало. Но выслушивать песнь о бравом вампире и эльфе ушастом, возлюбленных некой Катерины из саранского лицея, все же пришлось.

Когда мы зашли в комнату, я обнаружил на своей кровати сложенный листок, где корявыми буквами кто-то начертал: 'Встретимся за белым туалетом после завтрака'. Я хотел было показать записку Ивану, но его взял в оборот вундеркинд Вася, желавший во что бы то ни стало написать текст песни до обеда.

Дураков взял инициативу в свои руки и вскоре протянул мальчику исписанный мелким почерком листок. Энергичный соавтор Паршивич прочитал все очень быстро и тут же внес несколько незначительных правок.

Когда я ознакомился с песней: 'В землях Кемета жил юный правитель с своею названной женой, лихой программист из далекой России явился туда на постой', - мне очень захотелось забраковать сценарий, мол, детишки не дураки, поймут, о ком сия песнь сложена.

Иван вздохнул и быстро переписал сюжет Паршивича. Теперь эльфом был Дураков, я — чистокровным породистым вампиром, а роль главной героини, неунывающей Кати саранской, досталась Маш-шу. Если у Ивана примется за работу его неутомимое вдохновение, то пока парень не совершит задуманное, он не остановится.

— Теперь не мешает все это разучить, — пробурчал программист, разглядывая творение.

— Паршивич, — обратился я к мальчонке, — подождите за дверью, нужно…

Но Иван заметил у меня в руке листок и мысленно кинул мне: 'Разберись с этим без меня, дети не должны ничего заподозрить, поэтому я иду с ними разучивать песню'. Я кивнул. Слишком жив был в воспоминаниях вчерашний разговор с Марго. Так что, лучше разделиться: пусть Дураков песней занимается, а я тем временем встречусь с таинственным посланцем.

Иван увел детей в одну из их комнат, и вскоре оттуда начало доноситься заунывное пение. Тем самым я выиграл не так-то много времени. Дети нетерпеливы, и как им надоест занудная баллада, они тут же попросятся на аттракционы или еще куда. И тогда мне придется дежурить на скамейке у входа в корпус, контролируя тридцать аур.

Во всех лагерных беседках устроились компании из разных отрядов, сочиняющие и заучивающие тексты песен для конкурса. Кто-то из детей пел очень хорошо, чьи-то слова оставляли желать лучшего. Но ничего из этого меня не интересовало. Мне нужно было разобраться с таинственным незнакомцем, оставившим записку.

Словно тревожный звоночек звал меня, намекал, просил поспешить. Боги, такого волнения я не испытывал даже в день коронации. Я пробежал мимо спасенной Наташки, которая в обнимку со своим другом сидела на краю песочницы, чуть не ставшей девушке могилой. Вокруг них водила хоровод дюжина детишек лет десяти от роду и напевали 'Чунга-чанга, в… три гвоздя, чунга-чанга, вытащить нельзя'. Вожатый играл на гитаре, а Наташка безудержно смеялась.

— У нас лучше, — сказал я сам себе и повернул к туалету.

Я уверенно шел к белому домику в дальнем углу лагеря. Миновав сторожку Трофимыча и махнув деду рукой, я прибавил шагу. Меня не пугала неизвестность, которая могла ожидать в лесу за туалетом. Вряд ли там таился некто, опаснее Витька и Васька: описанные в деле о похищении вожатых кошмары все равно творились ночью.