Отчуждение - [29]

- Бля, я хуею с тебя солдат! Нахуй ты это пишешь? Читай устав, а не хуйню пиши!

Он доложил моему ротному и старшине о том, что я в нарядах «занимаюсь какой-то хуйнёй». Старшина поинтересовался, что я там такое пишу, и когда рукопись была завершена, взял её почитать, и сказал, что вернёт, когда я буду увольняться. Слово своё он сдержал…

Самое дрочево начиналось после окончания наряда. Мы сдавали дежурство заступающей смене. В сдачу входила уборка территории, и чистота полов. И вот тут-то, бесправный помощник дежурного мог маленечко проявить свою власть. Начинались споры о критериях чистоты, об уборке территории... Он начинал кочевряжиться: «Я не приму, пока вот тут не будет чисто» и т.д.

Один из немногих светлых, запоминающихся дней в тот период было 23 февраля. Вместе с солдатом, по кличке Леон (черепом) нас отправили на утренник в детский сад. С утра мы вкусно поели там, окунулись в доброжелательную атмосферу. Развлекли детей своим появлением. Я спел несколько песен под гитару, опять же на английском языке. Потом я узнал, что детям было интересно послушать, правда они ничего не поняли. Протусовались там до вечера. С Леоном нас связывали схожие музыкальные пристрастия: ему нравилась группа Lacrimosa, Therion, хотя чаще всего он слушал Rammstein, особенно песню «Du hast». Собеседник он оказался, на удивление интересный. Он соглашался с моими размышлениями о части. И более того, сам высказывался нелестно об армии, устоях, ненавидел абсурд и маразм. И больше всего ему не нравился гнёт сержантов, в особенности касающийся прогиба перед старшими офицерами за счёт спин и недосыпания солдат. Леон сказал, что если его сделают сержантом, то он никогда не будет заниматься такой хернёй - дрочить личный состав и т.д. На утренних осмотрах он больше всех теперь был недоволен дебилизмом проверок вкупе с противоречивыми требованиями. Всё изменилось сразу же, как его сделали сержантом… Вернее, когда старшина сообщил о том, что после демобилизации сержантов-срочников четвёртого периода, лычки дадут ему. Уже тогда, примеряя на себя будущую роль, высказывался о том, что, в общем-то солдат и нужно дрочить, раз они по-другому не понимают.

В роту пригнали новых слонов, мы стали типа черпаками. Хотя я уже потихоньку начинал отлынивать от работы ещё весной… Но Леон оказался редкостной мразью, как только получил полноту власти. Даже внешне он стал выглядеть как нацист, не говоря про замашки и манеру речи. Вошёл во вкус, и было очевидно – он получает искреннее удовольствие и наслаждение от своей роли. Во время зарядок он продрачивал личный состав так, что даже на работу у них не хватало сил. Одним из любимых его упражнений было следующее: в одну шеренгу выстраивались несколько человек, обнимали руками за плечи соседей, на счёт «раз» нужно было присесть, на счёт «два» - встать. Он продолжал эту процедуру до тех пор, пока у кого-нибудь одного не откажут ноги, после чего объявлял: «Из-за этого гондона, рота, вы будете вместо умывания наводить порядок в расположении». Потом, конечно же, шла излюбленная процедура заправки кроватей и отбивание кантиков…

Был ещё у нас такой толстый солдат – каптёрщик Баков, любимец старшины. Глупый, как баран. Но любимчик. Всё, как и в детском саду… Он, пользуясь благорасположением сержантов и старшины, часто тоже открывал своё хабало и помыкал другими. Как-то раз он что-то вякнул мне. Я послал его подальше, после чего этот жиртрес подошёл ко мне и толкнул на кровать. Меня это разозлило до такой степени, что я вскочил, и со всей силы оттолкнул его. Баков помрачнел, и попытался дать отпор. В итоге я схватил с кровати душку, размахнулся и лишь Леон остановил меня, произнеся спокойно:

- Лёша, не надо хуйню тут творить. Тебе же потом хуже будет.

Я положил душку на место. Жиртресс только сказал: «Ничего, дождусь я того момента, когда сержантом стану, попляшешь у меня тогда…».

Леон, несмотря на то, что мелкая власть открыла и выявила в нём самые отвратные каналы, тем не менее, совершенно по-другому себя вёл, когда мы оказывались вдвоём без свидетелей. Он, также как и в детском саду на 23 февраля, вёл со мной задушевные диалоги, и не казался уже таким гондоном, которым становился тут же, как появлялся на горизонте ещё кто-то.

В новом составе среди слонов в этой части оказался наибольший процент адекватных и вменяемых людей. Я дружил почти со всеми, и когда мы оказывались во внесержантском кругу, была даже какая-то задушевность и братство. Особенно это проявлялась вечерами, когда нас отправляли в столовую чистить картошку. У нас даже появился гимн. Несколько человек отстукивали выученный такт (два удара по полу ногой, один хлопок ладонью), и я запевал песню группы Queen “We will rock you”:

Buddy you're a boy make a big noise

Playin' in the street gonna be a big man some day

You got mud on yo' face

You big disgrace

Kickin' your can all over the place

Singin'

We will we will rock you

We will we will rock you

Летом никаких особых дел в части не было. Поначалу. А потом приехал генерал – главнокомандующий Ленинградским округом, и велел заняться «важной» стратегической боевой задачей – построить другие козырьки и крыльцо перед штабом, и оградить забором овощесклад. Комбат объявил нам о том, что деньги часть должна зарабатывать самостоятельно. Солдат стали отправлять работать на строительную базу – грузить материалы покупателям. Впрочем, владелец через несколько месяцев пожалел об этом – со складов стали пропадать строительные материалы. Солдаты за небольшую плату могли загрузить лишний мешок цемента или её чего-нибудь. Причем, не стесняясь, сами предлагали это покупателям. Потом были работы на птицефабрике – собирали клетки для кур. Кормили нас там лапшой быстрого приготовления. А ещё ездили на ферму. Хозяин её был нервный тип. Он сетовал на моё нежелание работать интенсивно. Хотя, по правде, к этому периоду я стремился больше проёбываться, не скрывая своего намерения. Кстати, вот говорят в армии можно много чему научиться. Самое ценное, чему я научился в армии – это избегать и косить от любой невыгодной мне работы. Фермер это просёк тут же, и лично попросил ротного меня не отправлять к нему на ферму.