Отчуждение - [24]

- Я не буду заниматься такой хернёй! – ответил я.

- Ты чо, не понял? Делай, что я тебе сказал!

Я молча смотрел на него ненавистным взглядом.

- Чо ты вылупился? – сказал он, и отвёл глаза в сторону.

- Да он на тебя забил! – подстрекал его кто-то по соседству.

- Бля, я сказал тебе! Иди и скажи! Ты чо не понял? – злился тот от моего неповиновения, не желая ударить в грязь лицом перед остальными сослуживцами, - Делай, что тебе дедушка велит! Не доводи меня до греха!

Я развернулся и ушёл к своей койке. Лёг.

- Не понял?!! – опешил от неожиданности дед, - Я тебе разрешал уйти?

- Да он на тебя хуй положил! – продолжал провоцировать подстрекатель, жаждущий зрелищ.

- Молодец, американец! Не слушай этого душару, - подбадривал меня кто-то, в предвкушении небывалого спектакля.

Похоже, в этой казарме никто раньше себя так не вёл.

- Духи! Подъём! Упор лёжа принять! – скомандовал обиженный дед, и пока они исполняли приказ, обратился ко мне - До тех пор, пока ты не сделаешь, что я тебе сказал, твой призыв будет отжиматься.

Я молча лежал. Восемь человек пыхтели внизу.

- Бля, иди делай! – запыхавшись пропищал один.

- Иди давай! - сказал другой, - Ты не видишь, что мы из-за тебя отжимаемся?

- Из-за вашего страха и трусости вы отжимаетесь, - решив, что терять больше нечего, сказал я, - из-за вашей покорности каким-то дебильным негласным правилам.

- Блять, да я тебя отпизжу завтра, - отозвался тот, который ненавидел меня за песни на английском языке.

Я решил не обращать внимания на провокации.

- Ну что, душары! – обращался к ним дед, - Вы будете отжиматься до тех пор, пока он не подойдёт и не скажет. До утра времени много…

- Блять, пиздуй нахуй, говорить!!! - запищал опять первый, - Я бы уже давно на твоём месте подошел и сказал!

- Так подойди и скажи! - нарушил молчание я.

- Озадачили тебя, а не меня! - возразил он.

Несколько минут они ещё отжимались. Дед понял, что шоу не будет, и разрешил им отбиться. Затем принялся за другого.

Трудно сказать, что ожидало бы меня в этой части дальше, если бы события не приняли неожиданный оборот…

С утра, после развода, меня и ещё двух срочников повели в госпиталь. Окулист должен был выписать мне рецепт на очки. Другие пошли к терапевту. Затем мне сказали, чтобы я тоже прошёл в кабинет терапевта. Я вошёл. Врач велел мне оголить торс. Внимательно осмотрел.

- Откуда у тебя синяки на теле? - строго спросил он.

- Ударился, наверное, - ответил я.

- Каким образом можно так удариться? Тебя били в части?

- Нет!

Затем он достал стетоскоп, и стал слушать. Обнаружил синяки в области сердца. Долго прикладывал аппарат. Переменился в лице.

- Сердце не болело? Не кололо? - спросил он, и тут же скомандовал, - Ложись на кушетку!

Я послушался. Терапевт набрал на местном телефоне номер. Через пять минут появился другой врач. Сделал мне кардиограмму. Затем что-то обсуждал с терапевтом. Спросил меня, из какой я части. Я ответил и спросил, можно ли встать.

- Ты с ума сошёл, солдат?! Лежи и не вставай! У тебя постельный режим. За тобой сейчас придут!

Вскоре пришли санитары с носилками и унесли меня в отделение. Позже я узнал, что мне поставили два диагноза: ушиб грудной клетки и миокардит. Я и не знал, что мог запросто отбросить коньки, продолжая служить в части, не ведая о том, что творится с организмом…

Ещё один месяц я провёл в госпитале. Дедовщина там царила вовсю. Срочники чаще всего поступали из Каменки. Судя по описаниям и рассказам – жутчайшая часть. В ней кончали с собой солдаты-срочники и младшие офицеры. Иногда там совершались убийства, а дисбата не боялись многие. Большой процент составляли Дагестанцы, которые разводили костёр прямо на плацу и жарили баранину. Рассказывали про случай, когда у солдата в тумбочке обнаружили горбушку. Командир роты перед строем заставил провинившегося съесть этот хлеб, предварительно приправив густо целой банкой гуталина. Тот давился, но ел. Прототип такого издевательства описан у Маркиза де Сада в «120 дней содома», когда президент Кюрваль, испражнившись на пол, велел Аделаиде на глазах у всех присутствующих в замке, съесть экскременты… Впрочем, в некоторых частях Российской армии давно уже существуют столько способов издевательств, что подивился бы и сам Маркиз де Сад, будь он жив.

В госпитале была библиотека, и за целый месяц я опять проглотил множество книг. Помимо стандартной дедовщины, с которой я начинал мириться, раздражало ещё гнусное отношение персонала. Страшненькие, немолодые медсёстры, пользуясь служебным положением, проецировали свои комплексы Электры на нас. Следили тщательно за каждым шагом и словом, и при малейшем нарушении распорядка дня, бегали стучать главврачу, делая это не от любви к правилам, а из вредности. Они повышали голос, пытались командовать, а при малейшем сопротивлении, грозились написать докладную.

Апогеем армейско-госпитального матриархата в терапевтическом отделении была заведующая хоз частью – мрачная тётка в звании прапорщицы. По её выражению лица отчётливо читалось недовольство жизнью, разочарованность, ненависть, которую она проецировала на людей, в виде скрытого садизма. К тому же она заикалась. Даже старуха Шапокляк, по сравнению с ней, вполне симпатичный персонаж. Люди, подобные этой тётке, любят свою работу в первую очередь за возможность упиваться властью в рамках небольшой группы людей, подчинённых им. Именно такие с удовольствием издевались над людьми в ГУЛАГе, Дахау и Бухенвальде. Они же поддерживали гнёт и насилие в стране в 1937 году, в период политических репрессий. Вряд ли Сталин смог бы поддерживать атмосферу тоталитаризма и диктатуры, если бы в обществе не существовало людей, подобных этой прапорщице. Благодаря высокой концентрации таких, как она, существует насилие, угнетение и бесчеловечность, создаваемая и поддерживаемая ими в рамках своей работы. Причём за таких людей всегда горой стоит начальство, ставит их в пример другим, как образец лучших и преданных делу работников, на которых остальным следует равняться.